Серое, скучное море было спокойным. Легкий туман висел над ним прозрачной кисеей. Апрельский день был теплым, но по балтийски сырым.На второй палубе близ кормы стоял рослый, широкогрудый человек в котелке и пальто, небрежно наброшенном на плечи. Пассажиры давно приметили, что он ищет уединения. По одежде, по манерам и безупречному владению языками человек этот походил на иностранца. Однако по-особому стриженная борода, серые славянские глаза, ленивая медлительность движений, за которой угадывалась способность к движениям внезапным и стремительным, выдавали русского. Впрочем, гадать не приходилось: в списке пассажиров он значился как Петр Никитич Ковалев.Он стоял, склонив голову, и, чуть прищурясь, смотрел на широкий пенный след, оставляемый пароходом. У самой кормы вода бурунилась и кипела, потом спадала в невысокие, плоские волны, оставляя на поверхности пузырящуюся пену. След тянулся белым, чуть изжелта шлейфом, постепенно исчезающим в дымке тумана.«Вот так, – думал Петр, – и мои дела: бурлили, кипели, а прошли годы – они растаяли, исчезли, растворились в сумятице дней, оказавшись, в общем-то, никчемными».Глухой, уже не больной болью отзывались в сердце бегучие воспоминания о войне в Африке, о расставаниях с друзьями и товарищами. Благополучно добравшись в конце 1901 года до Парижа, Петр хотел было обратиться к Паулю Крюгеру, который все еще мыкался по Европе, тщетно взывая о помощи бурам, но, рассудив, махнул рукой и нанялся рабочим на один из заводов Рено.По газетам он следил за перипетиями окончания южноафриканской драмы. Переговоры, о которых говорил ему при последнем свидании Луис Бота, окончились неудачей: английское командование не хотело ни малейших компромиссов. Конец года и начало следующего прошли в редких и некрупных схватках бурских партизан с оккупантами, и снова возникла необходимость в мирных переговорах. Они состоялись и тянулись долго, но наконец 1 июня 1902 года в Варенигинге был подписан мир: бурские республики переходили под эгиду Великобритании.Вскоре генералы Бота, Деларей и Девет отправились в Лондон выторговывать крохи самоуправления. Миссия их была печальной – унизительной и неудачной.Кто знает, может быть, Петр навсегда остался бы во Франции, рядовой парижский пролетарий, не произойди одной почти случайной встречи. В маленьком ресторанчике, куда Петр – теперь уже Пьер – обычно заходил перекусить вечером, к нему однажды подсел какой-то худосочный, чахоточного вида блондин.– Извините, месье, вы русский? – спросил он.Петр медленно повернул к нему голову, оглядел спокойно, хотя сердце екнуло, и сказал:– Русский.– Мне хотелось бы поговорить с вами. Может, пройдемся?Они долго бродили по улицам. Николай Гриневич пригласил его в субботу к себе.– Соберутся земляки, поболтаем, вспомним матушку Русь…Так Петр познакомился с группой эмигрировавших из России социал-демократов.То были разные люди – и по своему положению, и по характерам, и по взглядам. Но на это Петр вначале не обращал внимания: просто он жадно вслушивался в разговоры о родине, старался понять, что там происходит, какая там нынче жизнь. Споры были нескончаемы. Спорили о целях и методах борьбы. Постепенно Петр понял, насколько разнообразна «окраска» его товарищей. Одни из них тянулись к эсерам, другие стояли на плехановских позициях, третьи, упорные и яростные, все чаще ссылались на Ленина.Петр с головой ушел в политическую литературу: он не мог быть со всеми сразу, ему надо было определиться. Когда в феврале 1905 года он приготовил и прочел реферат о взаимоотношении рабочего класса и крестьянства в революции, Гриневич сказал с досадой:– Еще один перекинулся в лагерь Ленина…В первых числах апреля 1905 года с адресами явок и шифрованными письмами в Россию выехал новый партийный агент Петр Ковалев…Вскипая и спадая, скользил в туманную дымку позади пенный след.Впереди вставал уже остров Котлин с Кронштадтской крепостью, за ним – Петербург.Петру вспомнилось, как тринадцать лет назад полуграмотным зеленым парнем покидал он родные берега. Берегов, впрочем, он и не видел: кидал жаркий уголь в ненасытное чрево парохода. Теперь он возвращался к матери-родине возмужавшим и закаленным, убежденным бойцом.Он знал, на что потратить свои силы, – против чего и ради чего.Петр поднял голову, поправил пальто на широких плечах. «Ну, Россия, принимай своего сына, и пусть солоно будет твоим ненавистным правителям!» Неторопливым, твердым шагом он двинулся к носу парохода, пристально вглядываясь в еще невидимый Петербург.
2
За окном чернел глухой ноябрьский вечер, но в комнатах этого богатого особняка, заполненных шорохом платьев, легким шарканьем подошв по паркету и негромким возбужденным говором, было светло и празднично. В большой зале, по диванчикам у стен, шушукались дамы. Мужчины группировались небольшими кучками и переговаривались с видом несколько небрежным и, однако, настороженным: вот-вот на вечере должен был появиться генерал-губернатор.Окруженный несколькими почитателями, в залу вошел Александр Иванович Гучков. Он имел вид осанистый и вместе с тем утомленный. Один из финансово-промышленных тузов, создатель новой партии «октябристов», Александр Иванович в эти дни чувствовал себя чуть ли не спасителем отечества. По правую руку от него семенил какой-то лысенький статский советник и все пытался заговорить, но только повторял:– Александр Иванович, послушайте-с…От крайней колонны навстречу Гучкову шагнул щеголеватый, подтянутый жандармский подполковник Глебов.– Минутку, дорогой Александр Иванович, – мягко, но решительно, с привычной повелительной интонацией сказал он, и лысенький разом оказался оттертым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107