– Почему ваш конь не в укрытии? – подъехав, спросил Петр довольно резко.Бур выпрямился, отер с лица пот, ответил неохотно:– А он мне уже ни к чему. Вырою вот себе ямку и отсюда – ни на шаг… Спичка найдется?Опершись руками на край окопа, он подтянулся и сел, доставая из штанов трубку. Одну ногу ему заменяла деревяшка. Что-то знакомое почудилось Петру в его лице.– О, Франс Брюгель! – подъехал приотставший Антонис Мемлинг. – Здравствуй, старина.– Здравствуй, Мемлинг, – отозвался бур равнодушно.– Куда же ты со своей культей?Брюгель недовольно покосился на него, огрызнулся:– Стрелять я не культей буду!И тут Петр вспомнил, где видел его. Это был хозяин того постоялого двора, в котором Петр останавливался в свой первый приезд в Преторию.– Вы не брат Гуго Брюгеля?За Франса ответил Мемлинг:– Брат, родной брат… Слушай, дядя Франс, здесь жена Гуго и его внук, твой тезка. Может, хочешь их повидать?– Зачем? Пусть они делают свое дело, я сделаю свое.– Ты один приехал сюда?– Я-то один, да таких, как я, здесь сотни две.Приглядевшись, Петр заметил, что и верно, буры на склоне этого и соседних холмов незнакомые. Так же деловито и спокойно, как Брюгель, они готовились к своему последнему бою на подступах к родному городу.– Антонис, поговори с людьми. Человек сто надо бы перевести на левый фланг, там у нас жидковато.– Переведу, коммандант. – Мемлинг тронул коня. – До свиданья, дядя Франс.Петр молча поклонился и отъехал…Разговаривая с артиллеристами, он шагах в пятистах от батареи увидел санитарные палатки. Откуда им быть? Медиков с его коммандо не было.– Это русские из санитарного отряда, – объяснил один из артиллеристов. – Доктор Иван.«Давыдов», – смекнул Петр.У палаток его встретила Елена Петровна, обрадовалась:– Петр Никитич? Славно-то как! Мы вас так часто поминаем с Иваном Николаевичем! – И пожаловалась: – Упрямец, ох какой он упрямец! Ведь наши все уже собираются домой, указание получено, выехали из Претории вместе с правительством Крюгера. А Давыдов уперся – жаждет, видите ли, защищать уже павшую столицу.Жаловаться-то она жаловалась, а втайне гордилась. В ближней палатке негромким сипловатым голосом кто-то напевал по-русски: Сынов у меня семеро,Двоих уж нет в живых,А за свободу борютсяПять юных остальных. Трансваль, Трансваль, страна моя,Горишь ты вся в огне… Откинув полог, из палатки выглянул Давыдов с недомотанной лентой бинта в руках и тут же, на полуслове оборвав песню, бросился к Петру:– Здравствуйте, голубчик! Что же это вы земляков забываете? – Протянул руку и Каамо: – Мое почтение, наш юный друг. Извините, по-русски-то, чай, не понимаете?– Кто не понимать? – Каамо даже обиделся. – Я понимать. Земляк – Россия. Друг. Я перьмень уметь стряпать.– Ей-богу? – удивился Давыдов. – Молодчина!.. Елена Петровна, чем будем потчевать гостей? Перьмень мы едва ли сообразим, а вот что-нибудь попроще…– Не беспокойтесь, Иван Николаевич, не до угощений, – сказал Петр. – Мы ведь мимоходом. Увидал я палатки ваши – удивился. Как это вы здесь очутились?Давыдов нахмурил белесые бровки:– Чему ж тут, батенька, удивляться? Я врач военный. Где бой…– Но ведь ваш санитарный отряд, – перебил Петр, – готовится к отъезду на родину.– Однако-с еще не уехал, и догнать его я всегда успею.На станции прощально взревел паровоз, и, отдуваясь, тронул поезд – лязгнули буфера, застучали колеса. Елена Петровна замерла, прислушиваясь, потом снова принялась бесшумно и сноровисто хлопотать по своему санитарному хозяйству. Давыдов тоже прислушался и повторил:– Успею. – Круто меняя тему, сказал уже с улыбкой: – А приятно все же от негра в далекой Африке услышать русскую речь!Каамо его понял:– Я русски разговаривать другом. Петыры, Димитыры разговаривать.– Кстати, – повернулся Давыдов к Петру, – столько я наслышан о вашем Димитрии, а вы так и не удосужились, милейший, познакомить меня с ним. Сожалею весьма.– Что поделаешь, Иван Николаевич, не всегда мы вольны распорядиться собой и своим временем. Дмитрий наш недавно вернулся… из странствий. А позавчера вот привез жену из Йоганнесбурга. Ее отец взорвал свой рудник и сам погиб. Дмитрий теперь подле нее. Переживает.Они помолчали.– Да, – раздумчиво и сдержанно сказал Давыдов, – война, – и, нахмурившись и, видимо, забывшись, начал бубнить все ту же песенку: Под деревом развесистым,Задумчив, бур сидел… – Что это такое вы все напеваете? – заинтересовался Петр.– А?.. Да так, знаете, привезли из России песенку. Всех-то слов я не запомнил, от коллег мельком слышал. «Трансваль, Трансваль, страна моя!..» Вот поди ж ты – такие слова, а рождены где? В России! Примечательно?Елена Петровна, возле палатки протиравшая хирургический инструмент, откликнулась негромко:– Отзывчивое у России сердце. До всех народов нашему дело есть.Каамо напряженно вслушивался в разговор.– Кстати, о народах, – с улыбкой повернулся к Петру Давыдов. – Давно хотел я поинтересоваться: те зулусы, которые у нас с Еленой Петровной на излечении были, – куда вы их подевали?– Чака и Мбулу?– Вот-вот.– Они ушли от нас. Отправились в свои леса.– Кому же они теперь, интересно, служат? Англичанам, бурам?– Вероятнее всего, своему народу.– Нелегко это в здешней бойне – служить своему негритянскому народу.– Нелегко… Ну, хорошо. – Петр чуть прихмурился; пора было перейти и к делу. – На случай нужды достаточно у вас фургонов и быков?– Вполне, Петр Никитич.– Смотрите, а то я свой обоз отправляю в тыл… Отходить вам на Рейтон, к железной дороге. К той. – Он махнул на восток. – Это миль двадцать пять отсюда. Пришлю посыльного – сразу же снимайтесь. Он и проводником вам будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107