Когда Фиэльд лег в этот вечер в постель, он был очень недоволен собой. Ему надо было подумать о многом. Во-первых, он не мог отослать Инесу в Орайо, пока черный Антонио находился еще в этих местах. Черт возьми!., почему он не убрал совсем этого бандита! Не сделался ли он случайно сентиментальным?!.. О! Нет, никогда! Но он всегда имел эту слабость — предоставлять противнику равные условия. И для него никогда не существовало радости и удовлетворения в убийстве неспособного к сопротивлению человека, даже если это было только вредное животное.
После долгих размышлений он, наконец, пришел в согласие с самим собой — взять Инесу с собою в Иквитос. Там могла она жить в относительной безопасности. Там могла она подождать Кончу и уже тогда двинуться дальше на пароходе по реке Амазонке до самой Пармы. А оттуда в Европу, где жили родственники ее дедушки. А когда будет там, она может с помощью адвоката добиться разъяснения запутанных дел фирмы Мартинец в Лиме.
С этим успокоительным убеждением положил Фиэльд голову на подушку и заснул. Он так устал и спал так крепко, что не услыхал легкого шума у самой своей двери около полуночи.
То был Кид Карсон, покинувший свой флигель и улегшийся на страже перед дверью Фиэльда, словно цепная собака…
Но ничего не произошло в эту ночь, чтобы потребовало его помощи.
Долго горел свет в комнате Инесы. Она сидела у постели раненой Кончи, зашивала ее порванные одежды и меняла перевязки на горящей ране. Юная индианка с берегов Мараньона была бесконечно терпелива. Ей было запрещено говорить, но большие, прекрасные глаза на плоском лице говорили лучше всяких слов. Второй раз уже была она на пороге смерти, но белокурый исполин еще раз спас ее.
Конча не была совсем необразованной девушкой. Недаром же брат ее Хуамото был в Иквитосе величайшим знатоком индейских наречий Южной Америки. Также и она имела кой-какие сведения об истории старинного племени инков, об его обычаях и религии. Она читала о великом загадочном боге Нахакамаке, имя которого по-индиански означает — «Тот, кто дал жизнь вселенной». Теперь маленькая Конча раздумывала о том, не был ли этот белокурый повелитель, который принимал во всем столь заботливое участие, самим Нахакамаком. И эта догадка все укреплялась в ней, по мере того, как лихорадка от раны все сильнее шумела в ее крови. В те минуты, когда лихорадка достигала пароксизма и действительность смешивалась со сном, она шептала своеобразные молитвы. Они не были обращены ни к святой деве, ни к святым — хранителям Лимы, но к неведомым богам, обитающим в сердце человека.
Одна лишь Инеса прислушивалась к ее наивным, лихорадочным излияниям, но молитвы Кончи произвели на нее глубокое впечатление.
А за окном тропическое небо с громадными мерцающими звездами склонялось над маленьким городком, затерянным в горном Перу.
А в далеком предместье города в одинокой хижине горел огонь. Двое мужчин сидели там в угрюмом молчании и выпивали солидное количество спиртного. Хозяин домика, коренастый метис с подозрительной физиономией, имел такой вид, словно у него чесался язык рассказать что-то, но он не осмеливался раскрыть рта. Потому что гость был не кто иной, как сам черный Антонио, который был весьма не в духе. Повязка на лбу и толстый, распухший нос мало способствовали как улучшению его настроения, так и украшению его наружности.
Элегантный и улыбающийся боксер из дансинга в Лиме был почти неузнаваем. Налитые кровью глаза выкатывались из своих впадин. Он беспрестанно облизывал языком сухие, потрескавшиеся губы. Выпитое начинало оказывать свое действие. Обыкновенно столь умеренный человек, наконец, дорвался до водки, чтобы напиться пьяным. Но сколько он ни осушал стаканов водки, он все же не мог забыть того, что сидел оскорбленный, избитый… Может быть, ему случалось два-три раза в юности испытать поражение на арене, но в борьбе жизни он еще никогда не претерпевал подобного… еще никто никогда не поборол черного Антонио. И если бы то, что произошло сегодня в Лиме, было известно, то многие обрадовались бы и захлопали бы в ладоши. Его враги теперь поднимут головы… Быть может, об этом напечатают даже на столбцах «Комерцио». Он был унижен… Этот белесый доктор самым откровенным образом показал ему свое презрение тем, что милостиво подарил ему жизнь.
Хозяин вдруг отскочил в угол хижины.
Черный Антонио вытащил свой макете и замахнулся. Затем с рычанием быка, умирающего на арене, он всадил изо всех сил длинный нож в белый деревянный стол.
Успокоив таким образом свою неистовую ярость, он опустошил одним духом тяжелую кружку водки.
Несколько минут спустя, он уже храпел под столом, заглушая сном гнев и хмель.
ГЛАВА XXI. Инки
На следующий день Фиэльд и его спутники тронулись дальше вниз, по течению реки Нахитеа. Донна Инеса присоединилась к ним, словно это было давно решено, и Фиэльд не имел мужества запретить ей последовать за ними. Впрочем, для молодой девушки было далеко не безопасно оставаться в Парме, пока Антонио Веласко бушевал в предместьях города и заливал свою досаду и ярость столь опасной жидкостью, как алкоголь.
Но, во всяком случае, Фиэльд твердо решил, что в Инквитосе этому должен наступить конец. Он не мог ни в коем случае позволить женщине разделить с ним опасности такой экспедиции. Там путников ждали не только обыкновенные трудности, но также непредвиденные и загадочные ужасы в пустыне.
По-видимому, Сен-Клэр не осмелился даже намекнуть своей внучке, в чем была эта совершенно неслыханная опасность, которой он подвергался в этой поездке. Инеса совершенно не подозревала обо всем том, что профессор Сен-Клэр поверил своему старому учителю в Орайо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55