На это уйдет не менее суток, потому что радиотелефонная связь между судами и эскортными кораблями потеряна…
— Понятно, — спокойно сказал Рынин. — Ультракороткие волны ограничивают действия радиотелефонов горизонтом…
Шерстнев пошевелил седыми усами.
— Может быть, Борис Андреевич, вам не надо объяснять, почему суда и эскортные корабли сейчас не могут держать между собой нормальную связь через свои радиостанции?… Что мы сейчас можем только принимать радиопередачи?… Что нам самим передавать ничего нельзя и мы установили у себя радиомолчание?
— Безусловно, и это мне ясно, Василий Иванович, — спокойно подтвердил Рынин. — Радиомолчание нужно, чтобы враг не обнаружил наше местонахождение…
— Тогда мне объяснять вам нечего, Борис Андреевич! Вы сами должны все понимать!…
— И все-таки я не понимаю, Василий Иванович, почему вы настаиваете, чтобы я перешел на сторожевой корабль?
— Неужели непонятно? — Шерстнев с явным призывом о поддержке глянул на Борщенко, продолжавшего отмалчиваться. — Сторожевой корабль, когда найдет нас и даст ориентир, вероятно, тотчас уйдет на поиски других судов. А мы, пока караван не соберется вместе, может быть, целые сутки будем идти без охраны…
— Ну и что же?
— Вам было бы на вооруженном корабле безопасней…
— А почему мне надо быть в большей безопасности, чем вам, например?
Шерстнев задумчиво почесал подбородок.
— Вы, Борис Андреевич, крупный ученый и строитель. Направлены вы в такие далекие места по особому решению, со специальным заданием. Вам обязательно надо достичь места назначения. Вы там очень нужны…
— Не продолжайте, Василий Иванович! — прервал Рынин. — Мне все ясно. Никуда я от вас не уйду. Мне у вас нравится. Я к вам привык.
Борщенко повернулся в сторону Рынина так энергично, что кресло под ним затрещало…
— Слушай, Андрей! — недовольно обратился к нему Шерстнев. — Сколько раз я просил тебя не садиться в это кресло! При твоей комплекции это когда-нибудь приведет к неприятности — в первую очередь для тебя, о кресле я не говорю…
Борщенко послушно встал, оглядываясь, куда бы пересесть. Богатырского роста, косая сажень в плечах, с густой черной шевелюрой, смуглый как цыган, Борщенко рядом с низеньким седеньким Шерстневым выглядел великаном… Сын друга молодости Шерстнева, в гражданскую войну сложившего голову в степях Причерноморья, Андрей Борщенко еще подростком вступил на отцовскую стезю моряка… Годы плаваний под строгой рукой Шерстнева и одновременная многолетняя учеба сделали из него закаленного в бурях, образованного морехода… Но и сейчас, когда ему уже стукнуло тридцать и сам он имел двоих детей, — сыновняя почтительность к своему строгому воспитателю и командиру Василию Ивановичу никогда не покидала его.
Зазвонил телефон. Шерстнев снял трубку.
— Да… Так… Сейчас приду… — Он повернулся к Рынину. — Извините, Борис Андреевич… Вынужден прервать… Я скоро вернусь…
5
Борщенко и Рынин остались одни.
Помолчали. Под ногами все сильнее ощущалась ритмичная дрожь. Судно, как живое существо, напрягало силы, повышало скорость. Меньше чувствовалась качка…
— Надоели вам наши качели? — спросил Борщенко. — Хотите скорее ступить на земную твердь?…
— Конечно, желательно. Но до конца пути еще далеко, и этот ледовитый дьявол вполне успеет поживиться нами…
Борщенко добродушно засмеялся.
— Действительно, это не Маркизова лужа, а очень свирепый океан. Но он-то нам и не страшен, Борис Андреевич. Опасны другие демоны…
— Вы имеете в виду подводные лодки?
— Да. Хотя теперь уже сомневаюсь в возможности появления их здесь. Рискованные участки мы миновали, а в такие широты вряд ли они полезут…
— А вот Василий Иванович все время пугает меня этими лодками.
— Василий Иванович беспокоится о вас, Борис Андреевич. И он понимает, чего добивается. Он всякое повидал… Да вы же знаете…
— Да… — Рынин задумался. — Как годы летят…
Раздался осторожный стук в дверь.
— Войдите! — крикнул Борщенко.
На пороге появился Пархомов. Он с любопытством посмотрел на Рынина и, повернувшись к Борщенко, спросил:
— Разрешите обратиться, товарищ Борщенко?
— Пожалуйста…
— Получен прогноз погоды. Вот! — Пархомов подал листок с принятым по радио текстом.
— Хорошо. Я передам Василию Ивановичу. Можете идти.
Пархомов ушел.
— А почему, Андрей Васильевич, у вас с ним такой официальный тон? Я ведь уже заметил, что вы друзья…
— Сейчас мы при исполнении служебных обязанностей. Все должно подчиняться установленному порядку, дисциплине. Иначе нельзя!
— Аа-а, понимаю… А он парень своеобразный. Напускает на себя дурашливость, а на самом деле все замечает и делает с умом.
— Это верно, — улыбнулся Борщенко. — Он иногда такое разыграет, что его за дурака можно принять. Он хитрюга… И очень сердечный. А дружба наша старая. Он сибиряк, но детство мы провели вместе, в одной деревне с немцами Поволжья. Отсюда и наше знание немецкого языка…
— Да, немецким вы владеете превосходно!…
Борщенко довольно улыбнулся. Похвала Рынина была приятна.
Для своих сорока пяти лет Рынин много раз и подолгу бывал за границей. Он свободно владел несколькими европейскими языками. Был сдержан, но за время пребывания на «Неве» в этом трудном рейсе, сблизился с Борщенко, часто рассказывал ему о всяких случаях за рубежом… И всякий раз Борщенко не упускал возможности поговорить с ним на немецком и английском языках…
— А с английским у вас еще туговато, Андрей Васильевич.
— Я это знаю…
— Очень жаль, что у нас в школах недооценивается изучение иностранных языков с детства, — добавил Рынин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92