И наш сектор может рухнуть. Меня тоже могло раздавить… Я поспешил к вам… Жду ваших приказаний.
Слушая Штейна, Реттгер побледнел. Крах! Полный крах операции «Ящик Пандоры»! И его — матерого эсэсовца! — обманул, обвел вокруг пальца вот этот советский ученый Рынин! А глупая ожиревшая крыса Штейн ничего не понимает и уже бежит с тонущего корабля!
— Жаль, что не раздавило такого идиота, как ты! — крикнул Реттгер, не владея собой от ярости. — Но раз ты не раздавлен, я сумею повесить тебя, ожиревший осел! Отправляйся немедленно в гестапо и доложи, что я приказал тебя арестовать!
Красное лицо Штейна стало белым. Заикаясь, он спросил:
— Что разрешите взять с собой!
— Ничего тебе больше не понадобится, кроме веревки! И скажи, чтобы тебя посадили в одиночку! Тьфу!
Шатаясь, Штейн повернулся и вышел. Слышно было, как под его неровными шагами заскрипели на крыльце ступеньки.
Реттгер опустился в кресло и зловеще уставился на Рынина.
— Так, Рынин. Значит, ты свою задачу решил. Грот рухнул. Лодка раздавлена. И ты думаешь, что мы тебя просто расстреляем? Нет, будь ты проклят, нет!!
Стоявший у двери Кребс молча подошел ближе й, взяв автомат на изготовку, встал около Рынина.
— Теперь ты узнаешь, что такое гестапо! — Реттгер повернулся к Штурцу. — Дай ему для начала в морду! — приказал он. — Хочу посмотреть на это со стороны.
Штурц подошел к Рынину. Тот встал, бледный, гордый.
— Я тебе, советская морда, выбью сейчас только один зуб! И даже скажу, который! Чтобы ты проверил меткость моего удара.
— Унтерштурмфюрер! Отойдите в сторону! — предупредил вполголоса Кребс. — Доктор Рынин находится под моей охраной.
— Это еще что такое?! — У Реттгера выпучились глаза. — Эту охрану тебе поручал я!
— Не только вы, господин штандартенфюрер, — медленно сказал Кребс.
— Да что это за бедлам! — Реттгер подпрыгнул с кресла. — Штурц!
Штурц кинулся к Кребсу, но сильный удар автоматом между глаз свалил гестаповца с ног.
Реттгер попятился назад, шаря рукой в кармане… Кребс опередил его:
— Положите пистолет на стол, господин штандартенфюрер! Иначе — стреляю!
Реттгер медленно вытащил пистолет и положил на стол.
— Ближе, ближе ко мне! — приказал Кребс.
Реттгер осторожно подвинул пистолет на самый угол стола, ближе к Кребсу.
Тот, не снимая пальца со спуска автомата, левой рукой взял пистолет со стола и сунул его в карман Рынина.
— Повернитесь, доктор Рынин, ко мне, я сниму с вас наручники.
Реттгер настороженно следил за каждым движением Кребса. И когда тот снял руку с автомата, освобождая Рынина от наручников, он сильным прыжком бросился к выходу.
Кребс рванулся за ним, полоснул автоматной очередью, но промахнулся. Реттгер выскочил на улицу и скрылся в темноте.
— Пошли и мы, доктор Рынин, — забеспокоился Кребс. — Он сейчас же вернется сюда.
— Одну минуточку, Кребс.
Рынин подошел к столу и снял телефонную трубку.
— Алло! Это говорит Рынин. Можете соединить меня со славянским сектором? Там уже никого нет? А с западным? То же самое? Спасибо! — Рынин положил трубку. — Теперь пошли, товарищ Кребс!
3
Точно к назначенному сроку Борщенко подошел к тодтовскому управлению майора Клюгхейтера, и не один…
Машина майора еще стояла у крыльца. Очевидно, он приехал только что.
Через пять минут, которые не обошлись без некоторого шума при входе и в вестибюле, Борщенко постучал в дверь к майору и, получив разрешение, вошел.
Клюгхейтер был необычайно возбужден и нервно прохаживался по кабинету. Он посмотрел на Борщенко с неприязнью и холодно сказал:
— Я, как видно, ошибся в вас, Борщенко, и понял это слишком поздно… Скажите, Пархомов ваш протеже?
— Да, майор. Это мой земляк, сослуживец и, если хотите, друг!
— А вы знаете, где он сейчас и что с ним?
— Где он, я знаю, а что с ним, нет. И, признаюсь, это меня — и не только меня! — очень тревожит.
— Ну вот, я так и подозревал, что вы знали, куда он отправился. И, быть может, не без вашего содействия? А знаете ли вы, что он натворил?…
— Нет, майор. Но могу предполагать.
— И это, стало быть, не без вашего ведома? — Майор покраснел от гнева. — Так вот! Он совершил какой-то взрыв на радиостанции и теперь никого туда не пускает, отстреливается. Вы представляете, чем это кончится?!
— Конечно, майор.
— Что значит конечно?
— Кончится его героической гибелью, майор!
Клюгхейтер остановился против Борщенко и в упор посмотрел ему в глаза.
— И вы, Борщенко, видите героизм в том, что Пархомов своим геростратовским поступком вызовет такие карательные меры, какие будут стоить жизни сотням его невинных товарищей?! И ваших, разумеется, товарищей! Я вас не понимаю, Борщенко!
— Это героизм потому, майор, что Пархомов жертвует своей жизнью ради жизни других! Именно ради этих самых своих товарищей, ради их освобождения!
— Что это значит, Борщенко?
— Это вы скоро поймете, майор. А не можете ли вы узнать, держится ли он еще? — Голос Борщенко дрогнул.
— Этим я и сам интересуюсь, но позвонить не могу: поврежден коммутатор.
— А может быть, вы позволите посодействовать вам в этом разговоре? Обеспечить работу коммутатора?
— Вы сегодня говорите загадками, Борщенко. Но мне теперь не до загадок! Я вынужден арестовать вас. К сожалению! Думал еще раз выручить вас, но вижу, что допустил ошибку, не арестовав ранее.
Борщенко подошел к телефону и снял трубку.
— Алло! Коммутатор? Это Борщенко. Соедините меня с караульным помещением мыса. Спасибо…
Майор остановился пораженный. Затем подошел к Борщенко вплотную, ожидая, что будет дальше. А тот продолжал на чистом немецком языке:
— Это кто? Начальник караульной команды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92