«Завтра мы не снимаемся с лагеря. Едут сюда пикуни. Едут наши друзья».Нам эту весть принесла жена Короткого Лука, опередившая лагерного глашатая.Лицо отца потемнело, брови сдвинулись, и пришлось нам скрывать нашу радость.— Если они раскинут вигвамы около нашего лагеря, мы немедленно отсюда уйдем, — сказал он матери.Она промолчала. Мы с Нитаки выбежали из вигвама и остановились у входа; вскоре подошла к нам мать. Видели мы, как Короткий Лук, старшины большебрюхих, их воины и знахари выехали навстречу пикуни. А в вигваме сидел мой отец и посылал проклятья родному народу. Тяжело было у меня на сердце. Я видел слезы на глазах матери. Хотелось мне войти в вигвам и сказать отцу, что плохо он поступает, ненавистью отравляя нашу радость. Но я не посмел этого сделать.Вскоре вернулся Короткий Лук со своими спутниками, а с ними ехал вождь Одинокий Ходок и старшины пикуни. Нас они не заметили и направились к вигваму Короткого Лука.Мы не спускали глаз с долины реки. Наконец выехали из лесу первые всадники, а за ними, извиваясь словно змея, спустилась в долину процессия ехавших верхом пикуни. Остановились они на поляне у реки и начали снимать с лошадей поклажу. Мы побежали к ним, а навстречу нам летели радостные приветствия. Отыскали мы наших родственников — Глаза Лисицы, Белого Волка, их жен и детей. Сколько было смеха, сколько пролито слез! Женщины и девочки всегда плачут от счастья.Когда женщины раскинули вигвамы и пошли за водой и хворостом, Глаза Лисицы, Белый Волк и другие воины повели меня к реке, усадили на берегу и заставили рассказать обо всем, что с нами случилось с тех пор, как расстались мы с пикуни. Внимательно слушали они меня, передавая друг другу трубку, ни разу не перебили, пока я не рассказал им о встрече с медведицей, не показал ожерелья из когтей.Тогда один старый воин хлопнул в ладоши и воскликнул:— Ха! Этот мальчик настоящий пикуни! Неужели я сказал — мальчик? Какой же он мальчик? — Он — мужчина, воин!— Аи! Правду ты сказал.— Правдивы твои слова, древний старик! — подхватили остальные.О, как обрадовался я этим похвалам!Когда я закончил свой рассказ, воины долго молчали. Наконец заговорил Белый Волк:— Что мне сказать о старшем моем брате? Стыдно мне за него! Должен был бы я на него рассердиться. Плохо он поступает, а хуже всего то, что свою жену и детей он подвергает великим опасностям. Но знаю я: несмотря ни на что, он — человек добрый и смелый. Одна беда — слишком он горд. И вот что я скажу: пожалеем его. Он несчастен. Он потерял свой талисман, потерял своих лошадей, змея его ужалила. Жалок он, очень жалок. Будем к нему снисходительны. Сделаем все, чтобы вернулся он в наш лагерь.И воины согласились с Белым Волком. Хотелось им, чтобы отец помирился с пикуни. Я отыскал мать и сестру, и мы пошли домой. Отец на нас рассердился.— Конечно, вы побывали в лагере пикуни. С ними вам веселее, чем со мной, — сказал он.— Не сердись, — ответила мать. — Ты знаешь, что всегда рады мы быть с тобой.Он промолчал.В нашем вигваме собрались гости. Первыми явились Белый Волк и Глаза Лисицы. Пришли и другие воины, друзья отца, которые не раз сражались бок о бок с ним. Ласково приветствовали они его, курили трубку, рассказывали о своей жизни и уходили, упрашивая его заглянуть к ним в вигвам.Никогда еще не видел я отца таким пасмурным и молчаливым. Впервые он молчал и слушал, что говорили другие. Ему не о чем было говорить: новых подвигов он не совершил, его преследовали неудачи, а рассказывать о них он стыдился.Белый Волк и Глаза Лисицы ушли от нас последними. Говорили они обо всем — только не о том, что было у них на уме. А хотелось им уговорить отца вернуться к пикуни.Вечером пришел юноша, посланный вождем пикуни, Одиноким Ходоком. Великий вождь звал отца в свой вигвам выкурить трубку и принять участие в пиршестве. Отец вскочил и завернулся в свое одеяло. Сердце забилось у меня быстрее от радости: думал я, что отец пойдет на зов. У матери сияли глаза. Вдруг отец нахмурился, снова опустился на ложе из звериных шкур и проворчал, обращаясь к юноше:— Скажи твоему вождю, что я болен и не могу прийти.На следующее утро вождь пришел в наш вигвам и долго сидел с нами. Вел он себя так, словно мы по-прежнему жили в лагере пикуни, словно не было никакой ссоры. Говорил он о давно прошедших временах, вспоминал те далекие дни, когда он и мой отец были молоды. А отец, слушая, припоминая, развеселился, забыл об обидах и сам говорил немало. Мы радовались, на него глядя, надеялись, что гнев его остынет и скоро, скоро раскинем мы вигвам в лагере пикуни.Каждый день ходили пикуни в форт Ки-па и обменивали шкурки бобров на товары белых людей. Купили они все, что привезено было на трех лодках, и требовали новых товаров.— Как хорошо, что белый торговец поселился в нашей стране, в сердце наших прерий! — говорили мы. — Теперь ни в чем не будем мы нуждаться.Сын мой, как жестоко мы ошибались! Я не осуждаю Ки-па. Был он хорошим человеком и не желал нам зла, но люди, пославшие его, задумали недоброе дело. Виноваты и мы, индейцы. Мы были недальновидны. Если подумать — мы ведь не нуждались в тех товарах, какие привозили в нашу страну белые торговцы. Предки наши сами делали свое оружие и одежды и жили счастливо. Будь мы мудрее — мы последовали бы их примеру. Вторжение белых было для нас началом конца. Для них мы истребляли нашу дичь, мы соблазнились пестрыми бусами, цветными одеялами и табаком, ружьями и огненной водой, мы позволили им укрепиться в нашей стране, и в конце концов отняли они у нас нашу землю. Близка наша гибель, и вместе с нами погибнут все народы прерий.Не помню, сколько дней провели пикуни и большебрюхие в долине реки Марии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35