— сказал он. — Чем меньше мне придется с ним говорить, тем лучше.— Он так уязвлен в своем самолюбии.— Ну, такое впечатление он постарался создать у тебя. И сейчас он старательно ведет к тому, чтобы все почувствовали себя виноватыми.— Обещаешь, что не скажешь ему?— Обещаю.— Вот я, к примеру, очень многое никогда не скажу Руфи. Интимное.— Я же сказал: обещаю. Ты думаешь, ты сможешь заснуть? Сколько сейчас, черт возьми, времени?— Эй?— Да?— Помнишь, тогда, в Вашингтоне, на тебя напала бессонница? Я никак не могла понять, что тебя так мучило. А теперь знаю.— Жизнь — мучительная штука, — изрек он. Она рассмеялась.— Я прямо вижу, как у тебя губы поджались, когда ты это произнес, Джерри.. Вот теперь таблетка начала действовать. Я стала вся такая тяжелая.— А ты расслабься, — посоветовал он ей. — Проснешься — и будет утро, и мир все такой же вокруг.— Меня куда-то утягивает. Я боюсь. Мне страшно, как бы чего не случилось с детьми.— Ничего с детьми не случится.— Мне страшно — вдруг я не проснусь. И уже никогда не увижу тебя, и ты будешь любить другую. Снова влюбишься в Руфь. Ты ведь любишь ее, я это сегодня поняла.— Обещаю: ты проснешься. Ты очень сильная, ты очень здоровая, ты не куришь. — Он прикрыл рукой рот и зашептал так, чтобы Руфь не могла услышать:— Ты — солнышко.— Я вынуждена повесить трубку, а то рука совсем отяжелела. В самом деле со мной ничего не случится?— Ничего. Ты ведь уже не раз оставалась одна в доме.— Не так.— Ничего с тобой не случится.— Спокойной ночи, любовь моя.— Спокойной ночи, Салли.На этот раз, когда он снова залез в постель, Руфь лишь спросила:— Почему голос у тебя такой чудной, когда ты с ней разговариваешь?
Руфь встала рано, и в странно преломленном солнечном свете этого утра Джерри почувствовал, что он не вправе перекатиться на середину постели и поспать еще минутку, прежде чем она, по обыкновению, позовет его, чтобы он успел на поезд в 8.17. Он вспомнил обрывки своего сна. Все происходило как бы после вечеринки в большой гостиничной комнате с высоким потолком. Салли прикорнула на диване, и, как это бывало у них с Руфью, Джерри стал искать, что бы на нее накинуть. Он обнаружил на резной спинке стула грязный мужской дождевик с клетчатой подкладкой. Он укрыл им плечи Салли, но длинные ноги ее торчали: плащ оказался короток. Это был детский плащ, совсем маленький. А что было дальше, Джерри не помнил. Он встал, побрился и сошел вниз. Дети в пижамах казались нежными пчелками, гудевшими вокруг свечей из молока. Джоанна встретила его широкой хитренькой ухмылкой, раздвинувшей ее веснушки.— А папа сегодня ночевал дома, — объявила она.— Папа всегда ночует дома, — сказал Джоффри. Чарли потянулся через угол стола и натренированной рукой стукнул брата по голове.— Ничего подобного. Они с мамой слишком много ссорятся.Личико Джоффри, расплывшееся было от счастья, сморщилось, и улыбка сменилась рыданиями.— Чарли, это — не наилучший способ, — сказал Джерри. — И не самый правильный.— Он же дурачок, — оправдывался Чарли. Джоанна хихикнула.— Чарли всегда говорит, что Джоффри — дурачок, — сказала она. — Развоображался.— Ничего подобного, — сказал Чарли, обращаясь к отцу; маленькое личико его заострилось от напряжения. Он повернулся к Джоанне и сказал:— Сама ты воображала. Джоанна развоображалась потому, что у нее есть дружок.— Ничего подобного. Мама, чего он болтает, что у меня есть дружок, нет у меня никаких дружков. Он все врет. Врун. Воображала. Врун.— Джерри, да скажи же им что-нибудь, — сказала Руфь, ставя на стол большую тарелку с намазанными маслом тостами. — Не стой так.— Он… он… он… — заикаясь, произнес Джоффри, взывая к отцу, — он оби-идел меня.— Он — дурачок, — деловито изрек Чарли, как неопровержимую истину; губы его лоснились от масла.— Знаете, что я думаю по поводу этих ваших пререканий? — спросил, обращаясь к ним ко всем, Джерри, и сам же ответил:— Кака. — Все дети — даже Джоффри — дружно рассмеялись, услышав от отца детское словцо. Личики их повернулись к нему, приподнялись, засветились в ожидании дальнейшего развлечения. — Знаете, кто вы, по-моему, такие? — спросил он. — По-моему, вы — какашки.Они захихикали и заерзали.— И еще тонкозадики, — добавил Чарли и быстро оглядел стол, проверяя, попал ли он в точку; легкое хихиканье подтвердило, что попал.Джоффри, улыбаясь всеми своими ямочками, объявил:— И вонючки.— И тошнилки, — пропела Джоанна, словно изобретая новую считалку.— И дыроколы, — внес свой вклад Чарли, после чего наступило такое веселье, что Джерри, боясь поверить своей догадке, на всякий случай постарался сдержать смех.— Послушайте, мне кажется, это не слишком подходящая беседа за столом, — объявила Руфь. — Джоанна и Чарли, у вас всего семь минут на одеванье. Чарли, тебе придется снова надеть клетчатую рубашку, у меня не было времени выгладить белую, извини. — Она произнесла это с таким нажимом, что он, занудив было, тотчас умолк. — Джоффри, бери свой тост и отправляйся смотреть телевизор. Садись на пол: я не хочу, чтоб на диване среди подушек были крошки. — Наконец, Руфь и Джерри остались на кухне одни. — Что заставило тебя подняться в такую рань? — спросила она. Было тридцать пять минут восьмого; он сидел в нижней рубашке и в серых брюках от своего рабочего костюма.— Чувство вины, — ответил он. — И страх. Как ты считаешь, идти мне сегодня на работу?— А у тебя есть что-нибудь срочное? — спросила Руфь. Она слила недопитый детьми апельсиновый сок в чистый стакан и дала ему.— В общем, нет. Эта реклама для Третьего мира скисает: Информационной службе США снова срезали ассигнования. — От сока стало жечь под ложечкой, и одновременно с болью он осознал, что наступивший день — качественно иной, чем предыдущий, и что отныне все дни будут такими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95