Она все озиралась и прислушивалась к звукам наверху. Я сказала, что не видела тебя — просто получила записку и разговаривала с тобой по твоему рабочему телефону. Она не могла поверить, что ты уехал в Нью-Йорк. Она сказала, что вы с ней спали — когда же это было? — в субботу вечером, то есть накануне взрыва. Это правда?— Да.— Ну, это уж последняя капля.— Солнышко, о какой последней капле может теперь идти речь. Ну, какие еще гадости она говорила?— О, я не знаю. Все говорила, говорила. Она была вне себя. Как актриса, которая вдруг поняла, что она уже не примадонна. Сказала, что ты обошелся с нами обеими ужасно и что если у меня есть гордость, я не должна тебя принимать. Сказала, что ты — дьявол, а ей гореть в вечном огне за то, как она поступила с Ричардом. Так и сказала. И все не отпускала от себя Теодору — наконец-то я вспомнила ее имя, — держала на руках бедную растерянную малышку и даже заставила меня накормить ее. “Руфи, твой муж — просто мерзавец. У тебя нет случайно печенья для Тео, он переспал со мной в субботу вечером, кстати, не найдется у тебя стаканчика молока?”Джерри расхохотался; ему стало легче от того, что Салли так по-идиотски себя вела. Легче стало и от того, что она еще жива: ведь ее жизнь — это его жизнь, так было и будет.— А когда же в эту картину вписался Ричард?— Она пробыла у меня с полчаса, а может, и больше, когда он приехал ее забрать. Именно — забрать, точнее слова не придумаешь. Мальчики сидели в машине. Вид у него был измученный.— А как он был с ней?— Можно сказать, нежен. Мягок. Спокоен. Сказал, что у нее истерика. Когда он вошел в дверь, она завопила, хотела упасть перед ним на колени. Кажется, даже говорила, чтоб он избил ее. Все это было так дико.— Бедная моя голубка.— Послушай. Если мы будем жить вместе, чтобы таких штук больше не было. Кончено с бедной голубкой.— Согласен. Что еще? Он искал меня?— Он говорит, что не желает тебя видеть, что ему противен самый твой вид, но он хочет сказать тебе кое-что по телефону.— А он очень зол?— Вовсе нет. Он очень философично настроен. Он сказал, что так и знал, что ты пойдешь на попятный, но думал, ты переспишь с ней еще несколько раз.— Он просто не в состоянии понять, до какой степени я идеалист!— Он излагал философию связи. Сказал, что женщина должна думать о том, чтобы не забеременеть, а мужчина — о том, чтобы прекратить связь, когда это начинает слишком затягивать женщину; надо сказать, мне было несколько странно слышать это от него.— Почему странно? Это вполне в его стиле.— Не знаю, забудь о том, что я сказала. Когда я заметила, что это лето было для тебя сущим адом, он сказал: “Не будь дурочкой. Он такой себе устроил праздник!”— А потом он увез ее домой.— Через некоторое время. Он еще выпил. Она была в ярости от того, что он вообще со мной разговаривал. Она даже отпустила несколько шуточек насчет того, что я, мол, хочу заграбастать всех мужчин. Честное слово, она сумасшедшая.— Что ж, может быть, только сумасшедшие женщины и умеют как следует любить.— Без этого замечания тоже можно было бы обойтись. Я ее даже пожалела. Возможно, я все еще люблю тебя, Джерри, сама не знаю, но уважения к тебе я сей час особого не испытываю.— А ты бы больше меня уважал, если бы я довел дело до конца и бросил тебя и детей?— В известном смысле — да. Ведь волновало-то тебя не то, что станет с детьми.— Нет, именно это.— Тебя волновало, что станет с твоей бессмертной душой, или еще какая-то чушь в этом роде.— Я вовсе не говорю, что она — бессмертная, я говорю, что она должна быть бессмертной.— Так или иначе, в одном я уверена.— В чем же?— С ней у тебя все кончено. Она несла такое, что даже Ричард стал тебя защищать.Руфь внимательно следила, как он это воспримет. Он сказал:— Отлично.
Джерри уложил детей спать. Укладывая Джоффри, он всегда читал одну и ту же молитву, которую мальчик бормотал следом за ним: “Боже милостивый, благодарю тебя за прошедший день: за еду, которую мы ели, за одежду, которую носили, за удовольствия, которые получали. Благослови маму, папу, Джоанну и Чарли…”— И Джоффри, — неизменно вставлял мальчик, глядя на себя со стороны, как на члена семьи.— “…и Джоффри, и дедушку с бабушкой, и наших учителей, и всех наших друзей. Аминь”.— Аминь.Чарли, самый живой из детей, спал крепко и так быстро засыпал, что Джерри едва успевал взъерошить ему волосы и поцеловать в ухо. Ни о каких молитвах не могло быть и речи. Когда же прекратился этот ритуал? Возможно, мальчик потому так быстро и засыпал, чтоб не молиться. Что ж, пускай, считал Джерри. Ему нравилось, что у мальчика есть гордость — ведь он самый пытливый из троих и потому должен быть самым храбрым.— Спокойной ночи, — сказал Джерри темной комнате и вышел, не получив ответа.Джоанна, уже не показывавшаяся отцу раздетой, устроилась в постели с “Пингвинами мистера Поппера”.— Папа? — окликнула она его, когда он приостановился на пороге ее комнаты.— Да, Джоджо?— Мистер и миссис Матиас разводятся?— Откуда ты знаешь это слово — “разводятся”?— Миссис О. сказала. Ее дочка развелась с одним военным, потому что он слишком много играл в карты.— А с чего ты взяла, что Матиасы хотят разводиться?— Она была здесь и ужас как злилась.— Не думаю, чтобы она злилась на мистера Матиаса.— А на кого же тогда? На эту ее плаксу?— Нет. Скорей — на себя. А тебе нравится миссис Матиас?— Вроде — да.— Почему только — вроде? Джоанна подумала.— Она никогда ни на кого не обращает внимания. Джерри рассмеялся, быть может; слишком тепло, ибо Джоанна спросила:— Она — твоя подружка?— Что за глупый вопрос. У взрослых не бывает подружек. У взрослых бывают мужья и жены и маленькие дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95