— Да ну? Разве телефон работает?— Сегодня, когда починили электричество, пришел телефонный монтер. Я позвонила Гаммелам, и Вера сказала, что вы уже уехали. В первый раз она говорила со мной так любезно.— Что же сказал Апплтон? — спросил отец, пристально разглядывая мой глобус.— Сказал, что рентген ничего не обнаружил.— А? В самом деле? Как думаешь, Хэсси, он меня не обманывает?— Ты же знаешь, он никогда никого не обманывает. Снимок совершенно чистый. Он говорит, это все нервы. Находит, что у тебя легкая форма… я позабыла чего, но у меня записано. — Мама подошла к телефону и прочла по бумажке, лежавшей на телефонной книге: — …хронического колита. Мы с ним очень мило поговорили, но, судя по голосу, док стареет.Я вдруг почувствовал себя бессильным, опустошенным; не снимая куртки, я сел на диван и откинулся на подушки. Я буквально валился с ног. Собака положила голову мне на колени и совала холодный как лед нос под мою руку. Шкура ее была пушистой с мороза, Фигуры родителей казались огромными и трагическими.Отец повернулся — его большое лицо было напряжено, он все еще не решался развязать последний узелок, связывавший надежду.— Он так и сказал?— Но он считает, что тебе нужно отдохнуть. Говорит, что работа в школе — для тебя слишком большое напряжение, и, на его взгляд, тебе лучше бы заняться чем-нибудь другим.— А? Черт возьми, да ведь это единственное, на что я гожусь, Хэсси. Единственный мой талант. Не могу я уйти из школы.— Мы оба так и знали, что ты это скажешь.— Как по-твоему, Хэсси, он что-нибудь смыслит в рентгеновских снимках? Знает ли этот старый обманщик, о чем говорит?Я закрыл глаза и поблагодарил бога. Холодная сухая рука легла мне на лоб. Мамин голос сказал:— Джордж! Что ты сделал с мальчиком? Он весь горит.Из-за деревянной перегородки донесся приглушенный голос деда:— Приятного сна.Отец прошел по шатким доскам пола на кухню и крикнул наверх, вслед деду:— Не сердитесь из-за газеты, Папаша! Завтра привезу. Верьте слову, до тех пор ничто не изменится. Русские по-прежнему в Москве, а Трумэн по-прежнему на троне.Мама спросила:— Давно это с тобой?— Не знаю, — ответил я. — С утра чувствую слабость и весь какой-то сам не свой.— Поешь супу?— Немножко, самую малость. Как хорошо, что у папы все в порядке, правда? Что у него не рак.— Да, — сказала она. — Теперь ему придется что-нибудь другое придумать, чтоб его жалели.На ее удлиненном лице, которое всегда так меня успокаивало, мелькнула горечь и тут же исчезла.Я сделал попытку вернуться в тот маленький тайный мирок, мой и мамин, где мы всегда ласково подшучивали над отцом, и поддакнул ей:— На это он мастер. Может быть, это и есть его талант.Отец вернулся в комнату и объявил:— Черт возьми, ну и характер у старика! Он не на шутку рассердился из-за того, что я не привез газету. Знаешь, Хэсси, он просто железный. Я на его месте уже лет двадцать лежал бы на кладбище.Хотя меня клонило в сон и голова слишком кружилась, чтобы соображать, я все же заметил, что он увеличил срок своей жизни против обычного.Родители накормили меня, уложили в постель и накрыли своим одеялом, чтобы я поскорее согрелся. Зубы у меня начали стучать, и я даже не пытался унять странную дрожь, от которой по всему телу роились холодные мурашки, а мама осыпала меня горячими, но беспомощными заботами. Отец стоял, растирая руки.— Бедный мальчик слишком самолюбив, — сказал он стонущим голосом.— Солнышко мое, — это, кажется, сказала мама.Их голоса отдалились, затихли, и я уснул. Мне снились не они, не Пенни, не Дейфендорф, не Майнор Крец, не мистер Филиппс, в моем сне медленно кружился мир тех времен, когда никого из них еще не было, и только в отдалении мелькало удивленное и испуганное лицо бабушки, как в те минуты, когда она кричала мне, чтобы я слез с дерева, это лицо вместе со мной плыло в изменчивом, зыбком потоке неузнаваемого. И все время я слышал свой громкий недовольный голос, а когда проснулся, мне нестерпимо хотелось облегчиться. Голоса родителей внизу казались раздвоившимися продолжением моего собственного голоса. В окно лился лимонно-желтый утренний свет. Я вспомнил, как ночью, в забытьи, среди кошмаров, почувствовал вдруг на своем лице прикосновение руки и услышал голос отца из угла комнаты:— Бедный сынишка, если б я мог отдать ему свое железное здоровье.А теперь этот голос, высокий и напряженный, словно хлестал мать:— Говорю тебе, Хэсси, я решил твердо. С волками жить, по-волчьи выть — вот мой девиз. Эти негодяи не дают мне пощады, и я им не дам.— Не очень-то это педагогично так рассуждать. Оттого у тебя все внутри и переворачивается.— Иначе невозможно, Хэсси. Всякий другой путь равносилен самоубийству. Если я удержусь в школе еще десять лет, то получу пенсию за двадцатилетний стаж, и вопрос будет решен. Конечно, если Зиммерман с этой дрянью Герцог не выгонят меня в шею.— Только потому, что ты видел, как она выходила из кабинета? Джордж, зачем так преувеличивать — хочешь нас всех с ума свести? Какая тебе радость, если мы сойдем с ума?— Я не преувеличиваю, Хэсси. Она знает, что я знаю, и Зиммерман знает, что я знаю, что она знает.— Как это, должно быть, ужасно — знать столько сразу.Молчание.— Да, — сказал отец. — Это ад.Снова молчание.— По-моему, доктор прав, — сказала мама. — Тебе надо уйти из школы.— Ты рассуждаешь по-женски, Хэсси. А док Апплтон мелет вздор, должен же он что-то сказать. На что еще я гожусь? Меня больше никуда не возьмут.— Если ты не найдешь другой работы, будем вместе вести хозяйство. — Ее голос стал робким и девически тонким; горло у меня сжалось от боли за нее. — У нас хорошая ферма, — сказала она. — Мы могли бы жить, как мои родители, ведь они были счастливы здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87