Отметим с чувством некоторой досады: похоже, что он пришел к этому сам, в тот момент, когда мы с ним утратили контакт.
— Да это же Нуйи! Что он тут делает? Неужели вы приехали вместе с ним?
Голос Паскаля, заметившего Сержа за стеклом, внезапно стал сухим, твердым, далеко не апостольским. Он краснеет, и его нос морщится у переносицы, приподнимая очки. Руки мнут одеяло. Я дружески машу рукой — жест, который может быть адресован и к тому и к другому и означать как “Успокойся!”, так и “Подожди меня еще минутку!”. Потом я невозмутимо объясняю:
— Серж привез нас на машине. Он не решился войти. Возможно, так оно и лучше: от людей, которые сами себя винят, толку не добьешься.
— Но в конце концов, — возмущенно восклицает пастор, — я вас не понимаю, Констанция! После того как Нуйи поступил с нами подобным образом, неужели вы продолжаете с ним видеться, неужели вы поддерживаете… его? Не можете же вы одновременно интересоваться и им и…
Он не решается закончить: “…и мной”. Но его взгляд стал жестким. Это, однако, не мешает мне чувствовать себя очень спокойно. На моей стороне закон и пророки, мой священничек!
— Я не поддерживаю Нуйи. Я его сдерживаю. Стараюсь сдерживать. В другом плане, но в какой-то мере я делаю ваше дело. Вы меня понимаете?
— Нет, — отвечает Паскаль.
Выдадим ему эффектную сцену. Другого пути нет. Отплатим ему его же монетой.
— Нет, понимаете, только вы человек злопамятный. По крайней мере злопамятен Паскаль Беллорже. Потому что пастор прихода Шаронн в силу своей профессии не может быть таким, пастор прихода Шаронн солидарен со мной. Возможно, следовало немножко обождать, согласна. Но я ждать не могу. Чтобы ничего от вас не скрывать: по-видимому, я в последний раз выхожу из дома… Да, да, вам это хорошо известно. Поэтому я стараюсь проглотить двойную порцию, исправить некоторые промахи… О, я не творила чудес! Чудеса никогда не получаются. И я была до смешного самонадеянна. Но самое потрясающее в этом мире то, что здесь ничто и никогда не бывает окончательным — ни успех, ни провал. И все же, уверяю вас, мне будет очень неприятно покинуть его ради мира иного, который называют лучшим и где мне уже не останется ничего другого, как глазеть на неподвижные совершенства. На месте ангелов я завидовала бы людям… их, ангелов, слово “лучше” не согревает!
Все еще настроенный враждебно, Паскаль внимательно за мной наблюдает.
— Есть псалом, — говорит он, — отчасти выражающий ту же мысль. Но он только остроумный выпад в благочестивом духе.
Его едва заметная улыбка становится чуть шире. Однако за ней по-прежнему торчат клыки.
— А я не думаю, — продолжает он, — что над такими вещами можно шутить.
— Дамы, господа, свидание окончено! — объявляет медсестра с галуном на лбу, которая важно проходит, сунув руки в карманы, но выставив мизинцы с ногтями, покрашенными в цвет крови.
— До свидания, — шепчет Паскаль со сдержанной мягкостью в голосе.
* * *
Третий этап. Третий запуск мотора. Слово за “бьюиком”.
— Теперь домой! — закричала я точно так, как должен кричать актер: “Теперь к Нельской башне!” Жалкая потуга на веселье. Но, по правде говоря, я в порядочной растерянности. Закутанная в одеяла, я думаю.
— Тебе не холодно? — бросает Серж, который, наблюдая за мной в зеркало, все время ведет себя очень предупредительно. Похоже, что его взгляд говорит:
“Вот кто уже недолго будет нас пилить”. Тем не менее сегодня я ему спуску не дам.
— Скажи-ка, Серж…
Такое вступление ничего хорошего ему не сулит. Он прибавляет скорость, дает продолжительный сигнал.
— А ты не был чуть-чуть влюблен в Катрин?
— Нашла когда говорить об этом!.. Ты смеешься надо мной?
Матильда оборачивается и сдвигает брови!.. До чего же я бестактна, не так ли?
— После того свинства, которое она только что учинила!.. — продолжает Серж, подчеркивая грубое слово.
— Ты предпочел бы принимать в нем участие сам? Знаю! Впрочем, и она тоже.
Красный светофор. Стоп!
Эта передышка позволяет Сержу вслед за Матильдой обернуться ко мне. У него взбешенный вид. Но то, чего я сейчас искала на лице Паскаля, написано на лице Сержа. Значит, я не ошибаюсь. Полушлюшка и полумошенник — идеальное сочетание.
Грязно-белый цвет в смеси с бело-черным дают густой серый. Вполне нравственная история. Я знаю, если бы Паскаль меня теперь услышал, он возопил бы: “Несчастная! Для вас важна не нравственность, а ваши причуды”. Очень может быть. Ну и пусть! Я не моралист. Меня слова не смущают.
— Она посмела тебе это сказать?
— Нет, конечно. Но…
Зеленый свет. Свет надежды, которая еще не перестала маячить ему впереди. Серж вынужден повернуться к рулю и ехать дальше. Это меня выручает. Уф! Я уже не находила слов. Значит, ему хотелось услышать эту ложь, чтобы не признаваться себе в том, до какой степени он оплошал! Он ее проглотил, не поперхнувшись, тогда как у меня она застряла в горле. С каким удовольствием я надавала бы пощечин этой доброй, цветущей морде, которую вижу в зеркале. Но молчок, молчок! Все остальные глупости оставим при себе. Смотри на улицы, Констанция. Смотри на прохожих, витрины, деревья, машины. В последний раз. С душераздирающим чувством прощания навсегда.
26
— Она вернулась, твоя шлюшка Кати.
— Вы уверены?
Растопырив дюжину пальцев, вытянув тощую шею и подняв еще желтое лицо, папаша Роко выплевывает мне секреты. Вот уже несколько дней он встает с постели и часами простаивает возле занавески. Время от времени, чаще всего когда он слышит, что Матильда скатывается по лестнице, он трижды стучит кулаком в перегородку, что означает: “Почему ты ко мне не заходишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71