— Ты не боишься смерти, а как насчет краха?
— Мне уже трудно представить себе полный крах. Что бы ни произошло в будущем, я вряд ли решу, что прожил неудачную жизнь. Ведь я добился гораздо большего, чем ожидал и мог мечтать. Так что речь идет не о крахе. Может быть, о поражении. А в этом случае я зализал бы раны и начал все сначала.
— На самом деле ты боишься, чтобы после твоей смерти не опубликовали то, что ты не хотел публиковать при жизни.
— Да, я это очень четко высказал в своем завещании. По нему я оставляю все свое имущество фонду, о котором я тебе уже говорил. И еще я указал там, что не хочу — ни под каким предлогом, — чтобы кто бы то ни было публиковал что-то, на что я не дал согласия при жизни. Хотя им будет трудно это сделать...
Каждый раз, когда я пишу что-то, а потом решаю не публиковать, я сразу все уничтожаю, чтобы избежать опасности, подстерегавшей стольких писателей. Я очень хочу этого избежать. Мне кажется, недостойно после смерти писателя извлекать на свет вещи, которые сам он не хотел публиковать. Разве что сами писатели говорили, что какие-то их записи могут быть опубликованы только после их смерти.
— Ты веришь в реинкарнацию?
— Меня по-настоящему успокаивает не вера в возможную реинкарнацию, а сознание того, что я жив. Я всегда помню о смерти, как будто она сидит подле меня, каждую минуту напоминая: «Будь внимателен, хорошо делай то, что делаешь, не оставляй на завтра то, что можешь сделать сегодня, не копи чувство вины, не стань сам себе противен». Смерть — это самое естественное, что с нами может произойти.
— А как ты вел себя, когда боялся?
— По правде говоря, Хуан, я много чего боялся, но у меня всегда было одно качество — быть храбрым в опасности. Я никогда ни перед чем не трусил. Страху никогда не удавалось парализовать мою жизнь.
— Ты его превозмогаешь или переживаешь?
— Я никогда не превозмогаю страх, я ему противостою. Превозмочь его -значит победить, а я его не побеждаю, он остается со мной, живет со мной, но не парализует. Я продолжаю двигаться вперед. Смелость — это страх, читающий свои молитвы.
— Вернемся к твоей частной жизни. Что тебя больше всего смущает в твоих отношениях с другими людьми?
— Самое трудное для меня — приемы, на которых мне часто приходится бывать. Когда я там встречаюсь с издателями, все нормально. Но когда нужно идти на прием, потому что меня пообещали представить каким— нибудь важным персонам, а я не могу отказать человеку, который мне очень помог, — вот это я выношу с трудом. Мне трудно изображать знаменитость. Приходится ходить на такие приемы, иногда я даже получаю от этого удовольствие, но могу тебя уверить, что избегаю их, как только могу. Я предпочитаю спокойно посидеть в гостинице, почитать, заняться чем-нибудь.
— А когда ты здесь, в Бразилии, у себя дома?
— Знаешь, когда я путешествую, я весь обращен наружу, все время растворяюсь в других людях, а когда возвращаюсь домой, то как будто вся энергия возвращается обратно. Я только что выпустил свою новую книгу о Веронике, и мне снова придется ездить по всему свету, но, если бы можно было этого избежать, я бы с удовольствием остался дома. Сегодня, например, я был приглашен на свадьбу, и все уже знают, что я пошлю подарки, но не приду. Я люблю быть дома, обожаю свой компьютер, мне нравится гулять по пляжу...
— Ты умеешь быть один?
— Да, умею. Правда, я никогда не остаюсь совсем один, со мной всегда рядом Кристина, но она работает в своем ателье, вон там, напротив, а я сижу за компьютером. Мы часами можем не разговаривать друг с другом, но чувствуем присутствие друг друга. Я очень люблю гулять по пляжу Копакабаны, здесь, перед домом. Для меня эти прогулки сразу после моего позднего пробуждения (я ведь работаю по ночам) — это ритуал, от которого я не могу отказаться. Я люблю гулять, встречаться с людьми, жить как можно проще.
— Тебе, наверное, трудно теперь сохранять простоту во всем, когда ты стал знаменитостью, человеком, к которому мало кто решится подойти.
— Да, единственная проблема, которая возникла у меня из-за успеха. Это нечто довольно странное. Люди начали говорить мне то, что в моем случае совсем не правда, и, думаю, это неправда для девяноста знаменитостей из ста. Я вот о чем: тебе говорят «Я знаю, ты очень занят...» Но это неправда, я не так уж занят. «У тебя ни на что и ни на кого не остается времени», но это тоже не так. Видишь, сегодня я проснулся в двенадцать, потому что хотел посмотреть матч, который передают из Франции, потом у меня было длинное интервью, я немного поспал... но у меня нет никаких дел. Какие у меня могут быть дела? Так что я пишу про запас в газету, потому что знаю, что приближается период, когда будет очень много работы. Но с тех пор, как я вернулся в Бразилию в десятых числах, я еще ничего не сделал.
— Но это почти неизбежно случается со всеми знаменитостями. Все думают, что это какие-то нереальные существа, что у них нет времени даже вздохнуть.
— Возникает барьер даже между тобой и старыми друзьями. Даже самые близкие друзья начинают вести себя более официально, думают, что ты изменился, что ты уже не тот, кого они когда-то знали, и начинают вести себя с тобой по-другому. А на самом деле — по крайней мере в моем случае — ничего не изменилось. Часто приходится слышать, как эти друзья говорят: «Я любил того Пауло, каким он был, прежде чем стал знаменитым». Но как они могут так говорить, если я не изменился? Напротив, сейчас я особенно дорожу старыми друзьями, потому что знаю: они дружат со мной не потому, что я знаменит, а потому, что мы были друзьями, когда я еще был никем.
— Но ведь когда становишься знаменитостью, трудно, чтобы тебя не воспринимали в этом качестве даже старые друзья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53