никто из них не будет владеть акциями, участвовать в приватизации, заниматься личным обогащением; новые министры будут жить только интересами народа и служить ему верой и правдой.
Идею, видно, подсказал Бурбулис: он-то знал, как угодить Ельцину!
…Все встали. Гайдар произнес клятву. Ельцин тоже встал. Он был строг и красив в эту минуту.
— Клянусь… клянусь… клянусь… — бормотали министры.
Вдруг из зала раздался тихий голос Андрея Козырева, министра иностранных дел:
— Борис Николаевич, а… можно мне… с мамой съехаться, две квартирки на одну большую в центре поменять… в порядке исключения…
— Можно, — поперхнулся Ельцин. — Меняйте!
Клятва — оборвалась.
Нет, нет, Ельцин не понимал этих ребят, не понимал! Он чувствовал, что их психология (психология отличников) коварна, что они плохо знают свой народ, страну, в которой они живут. А Бурбулис убеждал его, что это он, Ельцин, ничего не смыслит в экономике, что через каких-нибудь пять-семь месяцев реформы Гайдара дадут сногсшибательные результаты.
Не смыслю? Ельцин обиделся. Черт с ними, с ценами, в конце концов, главное, чтоб эти сопляки убедились, что с Президентом России надо, понимаешь, считаться, он в Свердловске и не такие дела заворачивал…
Ельцин был мелочен.
Куда, куда этот Бурбулис денется, кому он нужен, змей с птичьим голосом, — в отставку, а? Нашел, значит, чем испугать Президента!
Наина Иосифовна, его супруга, не любила Бурбулиса больше всех. На банкете в честь победы Ельцина на президентских выборах Бурбулис быстро напился, облевал стены здесь же, в зале, пописал куда пришлось и приполз обратно за праздничный стол…
Сегодня утром Ельцину почудилось, что Бурбулис вообще относится к нему как к своему инструменту. Подозрений Ельцина было достаточно, чтобы убрать его из Кремля в двадцать четыре часа.
«А вот возьму… щас… и спрошу: где заявление? — рассуждал Ельцин. — Шта он ответит?..»
Кортеж машин объезжал Кремль, чтобы въехать через Боровицкие ворота. У Ельцина были слабые сосуды, мозг страдал от кислородного голодания, поэтому он редко смотрел в окно: кружилась голова.
«Шта, позвонить?»
Телефон пискнул сам. Ельцин вздрогнул. Всегда было одно и то же ощущение: если в машине звонит телефон, значит, что-то случилось.
Александр Коржаков, начальник охраны, снял трубку:
— Служба безопасности.
Коржаков сидел впереди, рядом с Игорем Васильевым, постоянным шофером Президента России.
— Одну минуту, доложу. — Коржаков повернулся к Ельцину. — Это Горбачев, Борис Николаевич.
— Сам?
— Нет, телефонистка.
— Соединяйте.
Коржаков молод, сорок с небольшим, выглядит — на пятьдесят. Ужасно неуклюж: Коржаков с миниатюрной телефонной трубкой в руке все равно что медведь с дамской сумочкой. Сейчас будет цирк: Горбачеву скажут, что Ельцин у телефона, он разразится длинным радостным приветствием, Коржаков выдержит паузу и гордо ответит, что Президент России сейчас возьмет трубку.
Нет, черта с два!
— Это кто, Коржаков… что ли? — поинтересовался Горбачев. — Рад тебя слышать, Коржаков, как твои дела?
Коржаков растерялся.
— Одну минуту, Михаил Сергеевич.
Ельцин вяло взял трубку:
— Да.
— Приветствую, Борис Николаевич! Как здоровье Президента России?
Горбачев стеснялся говорить Ельцину «ты», а звать на «вы» не желал.
— Чувствую себя… изумительно, — сморщился Ельцин. — Вы… по делу… ко мне?
— А как же, как же, по делу… конечно, по делу, конкретно — по маршалу Шапошникову.
— А шта Шапошников? — не понял Ельцин.
— Так и я вот… удивляюсь, Борис. Или он у нас…. дурак, или провокатор, я так скажу! Шапошников в армии коммерцию развернул, с мест сигналы идут, я с утра вызвал его, поговорить хотел, Вадим Бакатин тоже пришел… так Шапошников этот… речи такие завел, что мы с Вадимом обомлели, просто обомлели; Союз, говорит, спасать надо, на армию кивает, она, мол, требует… Я папочку про коммерцию, короче говоря, подошлю, надо чтоб Президент России сам во всем разобрался…
— Разберемся… — Ельцин помедлил. — А у вас… шта, есть, понимаешь, кандидатура на министра?
— Нет, нет… если по кандидатуре, так это ж Россия должна продвигать, больше некому, все ж округа на её территории…
— А по-моему Шапошников — ничего, нормальный министр, — сказал Ельцин. — Может быть… конечно… и слабоват, может быть… но он вживается, понимаешь, в должность… надо подождать.
— Я что думаю, Борис Николаевич, — вдруг сказал Горбачев. — А что, если мы встретимся, — а? И переговорим?
— О чем?
— Как о чем? Обо всем!
— А, обо всем… — Ельцин насторожился. — Обо всем?
— Ну что у нас, проблем, что ли, нет?
— Проблемы — есть.
— Ну вот, — обрадовался Горбачев. — И хорошо!
— А где?
— Где угодно и когда угодно. Хоть сейчас. Пообедаем вместе.
— Я уже пообедал, понимаешь, — сказал Ельцин. — В «Макдоналдс» заезжал.
— Куда? — Горбачев засмеялся.
— В «Макдоналдс». Котлету с хлебом ел.
— И как?
— Неудобная… — сказал Ельцин.
— Ну, чаю попьем… а, Борис Николаевич?
Голос Горбачева звучал надтреснуто.
— Так вы, понимаешь, опять за конфронтацию! О чем говорить-то? Вчера в «Президент-отеле» снова, значит, ругали Россию и Президента. А без России ж вам — никуда!
— Слушай… ты с бурбулисами своими разберись, ей-богу! Кто тебе подбрасывает подозрения — кто? Я ж, наоборот, тебя защищал! Возьми стенограмму, очки надень! Прислать тебе стенограмму?
— Ну-у… я разберусь, — смутился Ельцин.
— Вот я и предлагаю, — наступал Горбачев, — давай встречаться и ставить точки. Разумное ж предложение! Завтра Госсовет, надо ж все обсудить… Зачем нам… при всех?
— Любите вы келейно, — Ельцин засопел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85