— И Гена… Гена ведь сочинил, да?.. Гена добротно сочинил, хорошо.
Ельцин кинул бумаги на стол и потянулся за рюмкой.
— Михал Сергеич-то что… — Полторанин шмыгнул носом, — Михал Сергеич сначала загнал себя в гроб, а теперь, понимаете, крутится, хочет из гроба вылезти, тесно ему там оказалось, не подошло!
Рюмка ушла, скрылась в кулаке так, что её просто не было видно, из-под пальцев вылезал лишь маленький кусочек красного стекла.
— А из СНГ, Борис Николаевич, — Полторанин опять шмыгнул носом, — тоже, я думаю, мало что выйдет, да? Кто-нибудь, Гамсахурдиа например, все равно взбрыкнет, иначе его свои местные гады не поймут, они ж там все с ума посходили… А надо так: братский славянский союз. Братья мы или кто? Плюс, допустим, Назарбаев, почему нет, в Казахстане тоже русских полно; Назарбаев — это как приманка, пусть все видят, что дорога в союз открыта! И тут, Борис Николаевич, интересная вещь получается: не мы будем виноваты, что кого-то не позвали, а они (Гамсахурдиа тот же) виноваты, что к нам не идут…
Ельцин молчал, уставившись в лампу. Полторанину вдруг показалось, что Ельцин просто не слышит его, но он говорил, говорил:
— А чтобы новые краски, Борис Николаевич, были, чтоб СНГ, значит, не реставрировал СССР, в славянский союз можно, например, Болгарию пригласить, — почему нет? Тоже славяне…
— Кого? — не понял Ельцин.
— Болгарию! Или Кубу, Борис Николаевич. А что эта Куба болтается там, в океане, понимаете, как не пришей кобыле хвост? Кастро нам до черта должен, не отдает, так мы весь остров заберем, — плохо, что ли? У Франции есть Гваделупа и Таити — заморские территории Франции. А у нас будет Куба — заморская территория России. Ведь Кастро в социализм по ошибке попал!
— Как по ошибке?
— Очень просто, Борис Николаевич. У Хрущева на Кубе кагэбэшник был, Алексеев, жутко грамотный парень… — Полторанин остановился. — А Кастро очень хотел встретиться с Кеннеди, рвался к нему, да Кеннеди уперся, не хотел. Тут Алексеев спокойно объяснил Фиделю, что американцы сейчас перекроют ему одну половину планеты, а мы, если он к нам не примкнет, закроем другую, советскую. И кому он тогда свой сахар продавать будет? Фидель подумал — и стал коммунистом. Но Куба — это на перспективу, Борис Николаевич, а пока — на троих: Россия, Украина и Белоруссия. В России любят, когда на троих, Борис Николаевич! А столица — в Киеве. Мать все-таки. Михал Сергеичу скажем большое спасибо, выпросим ему ещё одного Нобеля, чтоб Раиса Максимовна не очень злилась, и в пять секунд собираем…
— То есть конфедерация славян, я правильно понял?.. — перебил Ельцин.
— Ага, — Полторанин прищурился. — И это отлично будет, да?..
— Я вот што-о думаю, Михаил Никифорович… — Ельцин вдруг встал, отодвинул штору, — а што, если…
Полторанин заерзал на стуле:
— Что «если», Борис Николаевич?
— А вдруг он нас всех, — Ельцин резко повернулся к Полторанину, — просто арестует, понимаешь, и — в тюрьму?
Полторанин опешил.
— Кто?
— Горбачев.
— В какую тюрьму? За что?
— За это самое, Михаил Никифорович!
Ельцин медленно разжал кулак и рюмка аккуратно соскользнула обратно на стол.
— Хотел бы я увидеть того прокурора… ага, который подпишет ордер на арест Президента России, — засмеялся Полторанин. — Как-кой прокурор, если по Конституции каждая республика может выйти из СССР когда угодно?..
— Республика! — Ельцин поднял указательный палец. — Именно республика! А тут один Президент решил. С Полтораниным.
— Президент и должен решать за всех, Борис Николаевич…
— Есть Хельсинки, принцип нерушимости границ. Брежнев подписывал.
— Брежнев подписывал, вот пусть с него и спрашивают, — огрызнулся Полторанин. — При чем тут Брежнев? Ельцин за Брежнева не отвечает.
— Ельцин отвечает за Россию в составе Союза. А Хельсинки — никто не отменял.
— Как это никто? Мы отменили, Борис Николаевич. Мы же отпустили Прибалтику! А все только рады. Где ж тут нерушимость границ?
Ельцин задумался.
— У нас Россия весной проголосовала за Союз, — произнес он.
— Так это когда было, — Полторанин махнул рукой. — Проведем через парламент, оформим: Россия решила — Россия передумала. Я вот не знал, ага: в двадцать втором году, когда Ленин придумал Советский Союз, все республики послали его к чертовой матери; договор никто не подписал, чрезвычайкой грозили, но заставить никого не смогли! А Союз, между прочим, уже был. Так его даже де-юре не оформили: чего, мол, бумагу марать, если все и так ясно! То есть мы, Борис Николаевич, семьдесят лет живем в государстве, которого нет, просто нет, оно юридически не существует! Вот он, гениальный обман Ленина: все кричат о договоре двадцать второго года, но сам-то договор кто-нибудь видел? Старый Союз вроде как под корень, а он снова народится, обязательно народится, но, слава богу, без Горбачева. Тут не президенты отвечают, да, тут, значит, решает народ…
— Отвеч-чает Президент, понимаешь, — твердо сказал Ельцин. — Он на то и Президент, штоб отвечать!
Раздался тихий стук в дверь, в проеме появился Коржаков.
— А, это вы, Александр Васильевич…
— Сбегал, Борис Николаевич.
— Сбегали? Вы што, по окружной, понимаешь, бегали? По окружной, я вас спрашиваю! Мы тут, значит, давно все решили, а вы бегаете…
Коржаков положил очки и — вышел.
— Зачем вы так, Борис Николаевич? — тихо спросил Полторанин.
— А ну его, — отмахнулся Ельцин. — Смердяков!
— Зато предан.
— Потому и держу…
Ельцин замолчал.
— Значит, правда, Михаил Никифорович, што не… подписал никто… при Ленине?
— Конкретно — никто.
— Тогда в каком государстве мы живем?
— А ни в каком, Борис Николаевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85