..
- Потом, потом, Нина, потом, - тихо и серьезно сказал он, и Нинкины
глаза сразу потемнели, ушла прозрачность. - Потом, милая, сейчас не до
того. Ты бы оделась, а?.. Насчет справки - умница. Только бы Дора успела,
а то доберутся и до этой несчастной убийцы в белом халате... Теперь вот
что, нужен паспорт женский, молодой, лучше татарка. Сделает твой Яцек? Он
же там через каких-то своих делал кому-то? Да не моя это баба, молчи,
молчи, не моя, это дело, поняла?! Дальше: я весь день болею, лежу здесь.
Соседям скажи - с желудком что-то, мол, не беспокойте его...
- Много они тебя беспокоят, - Нинка слушала внимательно, не
удивляясь. Попеть пяток лет в "Колизее" - ко всему привыкнешь...
- Что бы ни случилось, - продолжал Михаил, - меня не ищи. Спросят -
да, бывал, больше не заходит, ничего не знаю. Но, надеюсь, - не спросят...
Сейчас соседи дома?
- Нет никого, - Нинка уже сидела в постели, подтянув к груди нот,
оглядывалась в поисках халата. Мишка отвернулся - она уж и вовсе
отключилась вроде, о делах думает, а села все-таки так, что и грудь
подтянулась, и что нужно - видно... Зараза...
В это же мгновение Мишка невесть каким слухом поймал - открывается в
дальней дали необозримого коридора входная дверь, тихо идут... двое или
трое... идут. "Умник, Мишка! - про себя крикнул Кристапович. - Умник, взял
из машины бульдожку!" И уже повалил одуревшую сразу Нинку, взгромоздился
сверху, потянул на спину одеяло до самого затылка, ноги поджал - так что
вылезли наружу только Нинкины голые, и, поднимаясь и опускаясь под одеялом
самым недвусмысленным образом, чтобы и от двери было видно, чем люди
занимаются, прямо в лицо женщине раздельно выговорил: "Это за мной, не
бойся, молчи..." Револьвер уже держал в левой, не слишком сильно
упирающейся в простыню руке, правую приготовил к главному толчку.
Двое уже вошли в комнату, интеллигентного тембра насмешливый голос
протянул по-малаховски:
- Приитнава апп-тита, Миш...
Тут же в шею, прямо в подзатылочную ямку уперся ствол - судя по
ширине трубы, чуть ли не с водопроводную, "люгер" или "маузер". Прием под
это дело шел классически, но кроме тех, кто в свое время достаточно
почитал всякой ерунды, никто этой сыщицкой уловки не знал. Мишка как бы от
ужаса чуть дернул головой, прижав затылок как можно крепче к стволу, на
секунду как бы обмяк и - изо всех сил, уже почти ощущая входящую в мозги
пулю, ударил головой назад, одновременно поворачивая ее резко влево, так
что ствол сразу ушел в сторону, почти не почувствовав содранной металлом
кожи, услышал стук упавшем и, судя по звуку, сразу уехавшего с
прикроватного половичка под кровать пистолета, и без интервала, почти
наугад, но все же успев увидеть и оценить главные расстояния - четыре пули
подряд над их головами, и всей тяжестью американской офицерской бутсы,
извернувшись, но продолжая опираться на кровать правой рукой - по зеленым
дудочкам, под самую развилку, и коротеньким рыльцем бульдожки второму
поперек переносицы, чтобы сразу кровь в глаза, и снова первого, уже
поднявшегося, с поворотом спиной, каблуком чуть правее нижней пуговицы
клетчатого коричневого пиджака, по затылку просто кулаком, и второго,
ослепшего, кольцом рукоятки прямо сверху, по макушке, чуть сзади
заходящего на лысину красно-пергаментного термитного ожога, по съехавшей
мятой шапке, и прыжок к двери, и Нинке - "Одевайся, иди в коридор, если
соседи придут - чтобы никто ни о чем!", и, пропустив обезумевшую, в
немецком халате наизнанку, задравшемся выше задницы, успокоив дыхание -
им:
- За "приятного аппетита" - спасибо, но запомните: порядочные люди
этим делом днем не занимаются. Теперь слушаю вас.
Стиляга опомнился первым: помоложе, покрепче, да и "ванюшей" не
паленый. Сел на полу, осмотрелся, с омерзением задержался взглядом на
собственных мокрых штанах, подавился рвотой, обтер негритянские, да еще и
в темных каких-то пятнах, вроде веснушек, губы. Выговорил неразборчиво:
- Молодец, Миша, - кое-как собрался, переполз на стул, глянул на
покачивающиеся у двери два ствола, короткий Мишкиного "кадета" и тяжелый
своего "люгера". - Слушаешь, значит... Ну, ладно... Где татарка?
- Не ваше дело, юноша, - строго ответил Кристапович и вдруг
сообразил, что между ними и разница по возрасту - года три, не больше.
Улыбнулся - скорее не искренне, а специально, чтобы полный страх навести.
- Татарка там, где надо. Слушаю дальше.
- Деньги отдай, Миша, они не мои, меня кончат за них, - тихо попросил
стиляга. - И нас отпусти, а мы тебя больше искать не будем и народ
серьезный на тебя не выведем. Ты что, думаешь, на тебя умельца не
найдется? Найдется, Миша, не мне чета. Твои яйца трещать будут...
- Глупый ты, малый, - все так же строго сказал Кристапович. - Трещат
у того, кто их в чужую дверь сует. А раз у тебя умных предложений нет, ты
теперь своим другом займись, потом я тебе свой план сообщу.
Парень пошарил вокруг глазами, взял стоящий на столе чайник, потрогал
стенку - холодный, с великими трудами встал со стула, из носика вылил воду
на голову обожженного. Бухгалтер зашевелился, залитым кровью глазом из-за
распухшего носа окинул с полу происходящее, в пространство сказал о суках
фашистских и снова затих.
- Очухается, сотрясение легкое, - сказал стиляга, - как бывший медик
говорю. Меня Фредом зовут. Деньги отдашь, Миша? Процентов десять из своих
тебе отпишу...
- Добрый, - снова усмехнулся Мишка, надо было держать фасон, хотя
было все труднее, от невошедшей в мозги пули поднималась дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44