Что это?! Человек в реглане закидывается,
уплывает куда-то назад и вбок, надо снова ловить его висок стволом, а он
опять дергается и вдруг валится вперед, хотя точно - Михаил не попал в
него ни разу... Из-за спинки сиденья смотрят на Кристаповича темные, очень
темные, без выражения глаза на очень белом и очень красивом женском лице,
и Файка говорит:
- На всякий случай... может, еще жив... пристрели его, парень,
пристрели, пристрели...
И тут до Мишки доходит - этот, в реглане, лежит лицом на руле,
прижатая к баранке, задралась с затылка кепка-букле, а под выстриженным
затылком старательного костолома торчат в шейной ложбинке маникюрные
ножницы, загнанные до самых колец.
- Пристрели, - бормочет Файка, выбираясь из машины, шатаясь, идет к
"опелю", - пристрели его, парень, он еще, может, живой...
Кристапович полминуты смотрит ей вслед. Стрелять не надо: из-под
кепки течет темная кровь, заливая реглан, и из-под ножниц выбивается уже
сильно пульсирующая струя, и на глазах перестает пульсировать и
брызгать... Колька придавил рыжего к земле, палкой своей смаху перешиб
горло - все. Палку сломал, бросил внутрь "паккарда", деловито осмотрел
мертвецов, тому, которого первой пулей вывел из дела Михаил, ловко и
спокойно сунул финкой за ухо - вроде был жив. Финку обтер об его же
пальто...
Все.
- Быстро, быстро, - Мишка говорил, уже садясь за руль. - Колька,
поведешь "опель" сзади, держись плотно, езжай внимательно, за Файкой
смотри - у нее сейчас истерика будет, поехали...
В машине было невпроворот от трех тел, косо перекрывших все
пространство сзади. Мишка сел, стараясь ни к чему не прикоснуться ничем,
кроме кожаного пальто - с него отмоется... Восемьдесят метров по шоссе
вперед, от города, поворот направо... Кристапович глянул на часы - с той
секунды, когда Колька поднял свое раскрашенное полено перед машиной,
прошло четыре с половиной минуты, от силы пять. Даже если от поста были
слышны легкие хлопки выстрелов бульдога, они только сейчас подъезжают к
месту происшествия, но и на нем ничем не найдут - при зеленоватом свете
неба осмотрели с Колькой асфальт быстро, но внимательно, пятен крови не
было, следы шин на ходу затерли подошвами... Узкая дорожка между
деревьями, с давних времен памятная Мишке, привела, как и следовало, в
тупик, перекрытый стальной трубой. Ее объехать справа, есть метра три
между старой березой и юным, еще гибким дубочком, дальше - лишь бы не
скребанул "опель", идущий сзади след в след Колька, еще пригодится
машина... О том, что делается сзади, где что-то тяжело перекатывалось и
падало, Мишка старался не думать - за семь лет уже отвык от такого.
У обрыва встали...
- Все, Коля, все, - сказал Михаил, глядя, как успокаиваются круги над
долго не уходившем в глубину автомобилем и тихо плывет, постепенно
тяжелея, вынырнувшая почему-то шляпа того рыжего.
- И казенная пушка твоя, слава Богу, не пригодилась.
Сзади неслышно подошла Файка в накинутой на плечи Колькиной шинели -
видно, в машине ее стало трясти.
- Закурить дайте, - затянулась, плюнула громко, бросила папиросу в
реку. - Коль... Коль а? Коль, я тебе честно говорю, только смотрел он, он
ничего не может, сучара, честно, Коль, я тебе на коране поклянусь, только
смотрел он, смотрел, смотрел!..
Через час они уже подъезжали к серому дому на Садовой. Колька был при
всем форменном порядке, и Файка, отдергавшись в припадке, слала на заднем
сиденьи на вывернутом изнанкой Мишкином кожане.
- Давай, боец Самохвалов, на дежурство, - сказал Михаил, посмотрел на
часы, - а за три с четвертью часа подмены потом поставь начальнику
угощение в "Спорте". Там ему и расскажи, по секрету, конечно, о пропаже
бабы. Иди, я у Елоховской тебя ждать буду, Файка пускай так и спит.
Напротив, в особняке фон Мекка, за глухим шикарным забором неожиданно
зажглось одно окно. В министерстве же сияли все... Мишка, глядя вслед
идущему к боковому подъезду другу, вдруг затрясся мелко, перекосил лицо,
спрятал его в лежащих на руле руках.
А через минуту он уже не торопясь ехал к повороту, к Земляному валу.
С Курского выруливали первые такси от ранних поездов, а от Красных ворот
брел пьяный, отчаянно горланя про медаль за город Будапешт.
Весь следующий день спали - Михаил на той самой кровати, что
пятнадцать лет назад, лежал на спине, сжав кулаки, спал по-своему,
взвешивая и просчитывая варианты, и при этом умудрился всхрапнуть, как
всегда, когда спал на спине; Колька, сменившийся благополучно с дежурства,
и Файка, будто пьяная, почти не дышащая, легли на старой хозяйской
половине, кое-как выметенной и протопленной.
В четыре Кристапович встал, старательнейше протер мокрой ветошью
кожанку - выпачкана была на удивление мало, но на всякий случай высохшую
еще раз осмотрел при лампе, в косом свете - только не хватает в кровавых
пятнах ходить. Потом поскреб щеки ржавым "золингеном", умылся, раздевшись
до пояса на ледяном ветру и мелкой мороси, плотно зачесал волосы, как
следует прижав их на затылке ладонью. Из внутреннего кармана пиджака
вытащил свежий воротничок, повозился с задней запонкой, пристегивая его к
сиреневой зефировой рубашке - вечером надо было выглядеть прилично. Уже в
галстуке, затянув его скользкий крепдешиновый узел, пошел будить молодых.
Колька сидел за столом на табуретке, курил, смотрел прямо перед собой
в стену, часто сбрасывал пепел в старую банку от чатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44