Платок этот лежал прямо
поверх матраца, простынь под ним не было. На второй кровати, понял Мишка,
хозяин вчера лег спать - она была не застелена, простыни сбиты, блестящее
стеганое одеяло вылезло из пододеяльника, две большие подушки лежали одна
на другой, рядом на тумбочке горела электрическая лампа под плоским
зеленым стеклом - чтобы читать. Лампу выключить забыли...
Мишка сразу увидел все на этой постели и отвернулся - даже
испытанному в деле моряку надо было бы привыкнуть к тому, что увидел он на
подушках. Мишка подошел к окну, подышал. Начало темнеть, сосны шумели,
ветер нес мелкий льдистый снег. Свет лампы, стоящей у кровати, теперь
лежал на снегу, его лимонное пятно окружало как раз то самое место, где
Мишка нашел книгу. По осыпавшейся лунке в снегу изгибалась Мишкина тень...
Шифоньер был открыт, там висели два костюма - розовато-бежевый
летний, точно такой был у одного отцова приятеля, Яниса Генриховича, и
темно-серый, с жилетом - такой был у отца. Лежали зефировые рубашки без
воротничков - такие Мишка и сейчас донашивал после отца, лежали отдельные
воротнички - их мать давно на заплаты пустила, лежали трикотажные кальсоны
- отец кальсон не носил, валялся берет - отец стал носить такой же после
той самой командировки, из которой вернулся загорелый и с плохо
двигающейся правой рукой... Еще висели в шифоньере на протянутой между
вбитыми в дверь гвоздиками веревочке галстуки - три пестрых, тонких, на
резинках и одни из такого же темно-серого материала, как костюм. У отца
тоже был такой галстук. Еще лежали трусы, теплые нижние фуфайки, вязаная
безрукавка в косую клетку, носки - и все.
А лежало все это - и не лежало, а валялось - на дне шифоньера.
Валялось, свернутое в клубок, какой получается, если сначала все вынуть, а
потом все вместе побыстрей запихать обратно. Такой клубок Мишка тоже уже
видел - год назад... Только костюмы аккуратно висели на тремпелях, а
галстуки - на веревочке.
Пересмотрев все, что было в шифоньере, Мишка решился вернуться к
постели, к той, незастланной, залитой по подушкам и краю пододеяльника
кровью. Крови было много. Она стекла от двух верхних углов подушки к
середине, где задержалась во вмятине, расплылась кляксой, а дальше, на
пододеяльник, стекла уже тонкой струйкой. Кровь была засохшая и казалась
почти черной.
Мишка еще подышал возле окна, сглотнул и по темной лестнице спустился
на первый этаж. В кармане он нащупал электрический фонарик-жужжалку, отец
подарил, когда ездил в Крым. Мишка пожужжал, посветил под нож На лестнице
лежал красный узкий ковер с каймой, на ковре в дергающемся луче жужжалки
были едва видны редкие темные капли. В одном месте ковер сбился, здесь
темных капель было много на деревянных ступеньках, на перилах здесь тоже
была кровь... В большой комнате первого этажа было уже почти совсем темно,
только от снега через окно шел слабый зеленый свет.
Мишка старательно задернул на всех окнах шторы из темного, кажется,
красноватом плюша. В их московской квартире такие висели и на дверях...
Задернув шторы, Мишка начал жужжать фонарем. Свет упал на кожаные кресла,
потом на абажур с высокой ножкой, на книжные шкафы, стеклянные двери
которых были задернуты изнутри белыми занавесочками. В той самой
непонятной печи без дверцы, с низкой решеточкой, лежала блеснувшая серым
угольная зола. Мишка почувствовал, как холодно в доме, ноги в носках
заледенели. Он стал ходить по комнате, стараясь наступать только на ковер,
лежащий посередине.
В углу он увидел диван, такой же кожаный, как и кресла. На диване
лежала простыня, почти несмятая, подушка в жесткой от крахмала наволочке,
одеяло - клетчатый, такой же, как наверху, платок, только
желто-коричнево-синий, кажется. Посредине комнаты стоял круглый стол, на
столе две пустые бутылки с серебряными толстыми орлами и одна
обыкновенная, в ней на дне осветилась рыжая жидкость - глупый Колька
никогда не видал коньяка, назвал вином. Стояли стаканы, тарелки с тонкими
ломтями засыхающего сыра, маленькая баночка с икрой.
Миша сел в кресло, поджал ледяные ноги, погрел их рукой. Закрыв
глаза, немного подумал об отце. Долго думать не стал, уже совсем стемнело
на улице, свет из-за краев штор почти не проникал, а дел еще надо было
сделать много. Мишка и совсем бы не думал об отце, как старался не думать
в очное время, но вещи в шкафу наверху слишком были похожи на отцовы... Он
вышел в прихожую, откуда дверь вела уже на террасу. Здесь на вешалке он
увидел большое пальто и шапку хозяина дачи, комдивской шинели гостя не
было. В углу стояла и палка хозяина, а еще глубже в углу, за этой толстой
суковатой палкой с козлиной белой головой Мишка увидел какую-то смятую
бумажку, которую сначала даже не стал поднимать - отошел, посмотрел
издали, чтобы запомнить, где она лежит. Бумажка - сильно смятый маленький
голубоватый конверт-секретка - лежала так, что Мишка ясно представил себе:
пока шинель была не снята с вешалки, увидеть этот голубой комочек было
нельзя. А уж когда комдив снял шинель, здесь была такая толчея, что и тем
более никто ничего не видел...
Не рассматривая его, Мишка сунул конверт за пазуху, где уже лежала
книга. Потом он вернулся в большую комнату. Очень хотелось сыру, но
тошнило. Все-таки Мишка съел один кусок. Подумал, съел еще один, остальные
сунул в карман, для матери. Можно будет сказать, что в школе Адька, сын
материнского директора, дал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44