А здесь нам придется пройти всю трассу по льдам, взрывать их, спускать в полыньи трубы… А как доставить их на Северный полюс? Автор проекта рассуждал тут о пятнадцати миллионах тонн металла. Да ведь это же немалая доля годовой продукции всей советской металлургии. Значат, все закрыть, все остановить чуть ли не на год и отдать металл для потопления в Ледовитом океане?— А морской телеграфный кабель, по-вашему, тоже топят в океане? — снова прервал оратора неизвестный оппонент. — Мост перебросить можно даже через пропасть!Милевский взглянул было на председательствующего студента, но тот, видимо, считал реплики в дискуссии допустимыми.— А как выправить мост, будь он построен? — раздраженно продолжал Милевский. — Как протянуть его по линеечке, которой пользуется при черчении студент-первокурсник, подающий здесь реплики?Студенты в дверях расступились, оглянулись. Послышался смех.Лев Янович был доволен. Ему показалось, что студенты рассмеялись его остроте.— А вибрация? — повысил он голос. — А подводные течения? Они будут тащить одну часть трубы в одну сторону, а другую — в другую. Жалкая железная соломинка переломится в глубине океана, погубив неисчислимые человеческие труды… А как беззащитно, уязвимо будет подобное сооружение! При первом же накале международных отношений туннель будет взорван бомбой или миной, затоплен, безвозвратно уничтожен, и все пятнадцать миллионов тонн металла, миллион тонн стальных канатов, все поезда, пассажиры и обслуживающий персонал, все двадцать миллиардов рублей будут похоронены на дне! Все нелепо, все! Наивно до смешного! Давайте посмеемся. И не будем создавать «орден рыцарей затонувшего туннеля».Никто не смеялся.Лев Янович кончил и, печальный, торжественный, сошел с кафедры Большой аудитории. Слушатели молча переглядывались. Кое-кто улыбался, некоторые осторожно оборачивались к Андрею, который сидел с краю в одном из задних рядов.Лев Янович Милевский не мог прийти в себя от возбуждения. Ему явно было не по себе, он морщился, ерзал и все время оглядывался вокруг. Он ушел сразу же после объявленного перерыва, не дождавшись других выступлений.Через полчаса Лев Янович галантно прикладывался к ручке Терезы Сергеевны:— У себя ли Степан Григорьевич? Нельзя ли к нему по важнейшему делу?— У всех, положительно у всех срочно! Неужели и ваша рационализация тоже такая срочная? — устало спросила Тереза Сергеевна.— Если бы только одна рационализация! — вздохнул Лев Янович и, нагнувшись к ее свисающей почти до плеча серьге, шепнул: — Личное… семейное… Степана Григорьевича…Тереза Сергеевна молча поднялась и провела Льва Яновича в кабинет.Вернувшись, она загородила грудью дорогу начальнику мартеновского цеха, высокому кудрявому красавцу, обычно проходившему к главному инженеру без препятствий.— Простите, Степан Григорьевич просил позже. Он сейчас говорит с Москвой… — И она осталась стоять у двери.Корнев взволнованно ходил по кабинету.— Мальчишка! Сумасшедший! — сквозь зубы бросал он.— Он компрометирует вас, Степан Григорьевич! — проникновенно говорил Милевский. — Именно о вас я сразу подумал. Мечтать о связях с враждебной социализму Америкой! Это неслыханно, Степан Григорьевич! У меня остановилось сердце. Что будет, если узнают в журналистских кругах?— Это же в самом деле глупо! Глупо и вредно! Вредно и опасно! — с сердцем сказал Степан.Открылась дверь, и заглянула Тереза Сергеевна:— Степан Григорьевич, возьмите трубку.— Я, кажется, просил… — зло обернулся к ней Степан.Тереза Сергеевна многозначительно опустила глаза:— Из райкома…Лев Янович схватился за голову и отвернулся.Похолодевшей рукой Степан взял трубку:— Корнев. Слушаю. Хорошо. На бюро райкома? Когда? Буду. Есть. Привет.Милевский почтительно попятился к двери.— Надеюсь… не по этому поводу, — пробормотал он.Степан Григорьевич даже не взглянул на него.— Какой дурак! Какой Андрюшка дурак! — тихо проговорил он.Дверь за Милевским закрылась. Тереза Сергеевна шестым секретарским чувством поняла, что к Степану Григорьевичу никого пускать нельзя.Степан думал. Дело может обернуться самым неприятным образом, Андрей перешел все разумные пределы. Идея его — нелепица. Каждому ясно, что к ней нельзя отнестись серьезно. Но, оказывается, серьезно отнестись надо, потому что идея стала поводом для необдуманного общегородского доклада, по существу, очень ошибочного! Как на это еще посмотрят… И если в райкоме уже знают, если на бюро хоть краешком заденут этот вопрос, то Гвоздев тотчас заявит, что это по просьбе Степана он принял в институт младшего брата Корнева. Всем станет очевидно, что Степан должен отвечать за действия Андрея. Притупление бдительности коммуниста Степана Корнева!Степан стал расхаживать от окна к окну, поглядывая на заводской двор, где бегал паровозик-«кукушка», гремели сцепки вагонов, тяжело пыхтел компрессор, визжала дисковая пила в прокатке…Вошла Тереза Сергеевна:— Я звонила к вам домой, Степан Григорьевич. Андрюша уже дома.Степан поднял на нее сразу запавшие глаза. Кто она? Колдунья? Читает мысли?— Машину! — приказал Степан.— Уже подана.«Нет, она все-таки хороший секретарь! Ничего не скажешь…»— Андрей! Пройди ко мне, — крикнул Степан из коридора в полуоткрытую дверь комнаты брата.Андрей проводил Аню и Дениса до выхода и сказал, чтобы они подождали его на улице. Сам прошел в кабинет Степана.— Ну?.. — встретил его Степан, стоя посредине комнаты, чуть втянув голову в плечи, сжав кулаки.Андрей даже отступил на шаг — ему показалось, что брат готов броситься на него.— Тебе мало того, что я всю жизнь делал для тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167