Ведь именно из-за этих, так сказать, обычаев, и
отправился туда Каньяр.
Как рассказал мой знакомый, у орьетских женщин,оказывается, рождались
только и исключительно мальчики. Именно из-за этого странного
обстоятельства, сразу вспомнил я, и попала Орьета в разряд курьезных миров.
Представьте себе картинку: год за годом, столетие за столетием рождаются
одни только мальчики, и тем не менее народ не вымирает и живет, в общем-то,
припеваючи. И это при достаточно примитивном образе жизни аборигенов. Их
цивилизация не достигла пока сколько-нибудь значительных высот, так что ни
о какой технологии, позволившей бы им решить "женский вопрос", и речи быть
не может. Как и о партеногенезе - для него как раз мальчики и не нужны. В
общем, загадка - девочки не рождаются, и тем не менее каждый мужчина
находит себе подругу и создает семью. И способ, который они для этого
применяют, весьма своеобразен.
Дело в том, что аборигены Орьеты - весьма искусные резчики по дереву.
Сказываются и природная одаренность, и вековые традиции, и, наконец,
хорошая школа, которую они проходят с малолетства. Исследователи из первой
экспедиции не сразу сумели понять, что искусство резьбы по дереву
необходимо аборигенам не просто для украшения быта. Без этого искусства
сама жизнь на Орьете остановилась бы. Ибо, когда юноша-абориген становится
мужчиной, и приходит его время найти себе подругу, у него есть для этого
лишь один способ - создать собственными руками ту, которая отвечала бы его
идеалу. Он идет в Священный лес - такой лес растет неподалеку от каждой
деревни - срубает там одно из священных деревьев туганда и - как ведь все
просто получается у народов, населяющих отдаленные области Галактики!-
вырезает из этого дерева свою избранницу. Такую, какой он желает ее видеть.
По прошествии некоторого времени - порой, весьма значительного - и после
совершения определенных обрядов, наблюдать которые исследователям не
удалось, деревянная Галатея оживает и готова составить счастье всей жизни
новоявленного Пигмалиона.
Вот так.
И никаких ошибок с выбором избранницы. И полная гарантия необходимого
качества и соответствия вкусом и требованиям основного заинтересованного
лица. Мило, не правда ли? Я не знаю, насколько такой способ появления на
свет импонирует женщинам, но что касается нас, мужчин, то его наверняка
приветствует всякий, кто хоть раз обжегся в отношениях с прекрасным полом.
А значит - я в этом убежден - приветствуют все.
Зная Каньяра так, как знаю его я, мне не столь уж трудно было понять,
что именно эта особенность образа жизни аборигенов и послужила основной
причиной его переселения на Орьету. Он, с его вечным стремлением к идеалу,
с его обожествлением женщины - но не реальной, живой женщины, а некоей
абстракции, могущей существовать лишь в его воображении и никогда в
реальной жизни - он еще в ту пору, когда мы с ним встречались практически
ежедневно, и дружба наша казалась прочной и незыблемой, постиг тяжкую
участь всех идеалистов. Реальность раз за разом разрушала пьедесталы, на
которые он намеревался возвести своих вполне земных, вполне человеческих и,
как правило, очень и очень милых и симпатичных избранниц, и я мало-помалу
уверился, что уделом Каньяра после всех крушений, им пережитых, может быть
лишь тяжкая форма мизантропии и женоненавистничества.
Он, впрочем, не разделял моих осторожно высказываемых опасений, и,
пережив кое-как крушение очередного своего идеала, мало-помалу оправлялся и
принимался за старое, пытаясь сотворить идеал из нового человеческого
материала. Я не завидовал тем, на ком он останавливал свой выбор - но что я
мог поделать? Оставалось только наблюдать со стороны и ждать очередной
неизбежной развязки. И, хотя трудно было ожидать, что поиски идеала заведут
его на Орьету, когда это случилось, я нисколько не удивился. Такой поступок
был естественным итогом всех крушений, пережитых им в прошлом, и я лучше,
наверное, чем он сам, понимал это. Действительно удивило меня лишь одно -
то, что он сумел туда добраться. Впрочем, немногое способно остановить
влюбленного. А влюбленного в несуществующий идеал - тем более.
Слушая знакомого, который рассказал мне о Каньяре, я тоже посмеивался,
хотя, честно говоря, поступок друга меня совсем не забавлял. В глубине души
я ощущал тревогу за его судьбу, потому что понимал: в своих поисках идеала
он переступил грань разумного, и это не сулило в будущем ничего хорошего. В
самом деле, каждый из нас, каким бы идеалистом он ни был, все же в глубине
души постоянно ждет от окружающего мира какой-нибудь пакости. Кто не
спотыкался на ровном месте, не ушибался об острые углы и выступы
специально, казалось бы, поджидающие своих безвинных жертв? Так уж устроен
наш мир, и иногда кажется: он специально дожидается самого неблагоприятного
момента для того, чтобы проявить свой зловредный характер. И если жить,
заранее настроившись на возможность подобных проявлений и смирившись с их
неизбежностью, то, как я замечаю по себе, испытываешь даже некое
удовлетворение, дождавшись очередной пакости. Но та же самая пакость со
стороны идельного объекта или субъекта способна в корне изменить -
разумеется, в худшую, только в худшую сторону - все мироощущение человека,
сделать саму жизнь для него невыносимой. А в том, что рано или поздно его
Галатея подстроит Каньяру такую пакость, я ни на мгновение не сомневался.
Уж если нормальные, живые женщины, которым не чуждо ничто человеческое,
порой устраивают нам такие фокусы, что волосы дыбом встают, то что,
спрашивается, можно ждать от ожившего деревянного чурбана, у которого и
душа-то, возможно, деревянная?
1 2 3 4 5 6 7