Пенсия близким Достойных, покинувших Глейю на
"Аконе", намного превышает те деньги, которые я мог бы заработать
честным и упорным трудом. Но разве способна пенсия заменить
близкого человека, который жил рядом - и вот все равно что умер?
Даже если знать, что человек этот жив, что летит он к
таинственной и недоступной пока для простых смертных Ори, где,
быть может, сумеет приобщиться к Высшим Истинам великих оритов и
стать одним из них - даже если и знать все это, потеря любой
связи с Достойным для близких равносильна его гибели.
Хотя тебя, Рангул, эти мысли наверняка мало заботили.
Вскоре я убедился, что они мало заботили и тех, кто летел
вместе со мной на "Аконе". Здесь действительно собралось
избранное общество. На Глейе я и думать не мог попасть в их
число. Да и тут, несмотря на наш равный теперь с ними социальный
статус, я продолжал ощущать себя отверженным. Это твое общество,
Рангул, это те, кого я всегда презирал и буду презирать. Те, кто
всегда презирал и будет презирать меня и подобных мне. Но мое
презрение всегда прежде было пассивным. Вы же презирали нас явно
и открыто - просто тем хотя бы, что считали себя выше любых
оценок, которые мы можем дать вашим действиям, просто тем, что
никогда даже в мыслях не ставили себя на наше место. Вы,
наверное, даже не подозревали о том, что мы тоже можем презирать.
Нас на "Аконе" было триста двадцать человек - каак и сто, как
и двести, как и двести восемьдесят три года назад. Триста
двадцать лучших из лучших, отобранных из числа многих
претендентов специальной комиссией Всемирного Конгресса. У тебя,
Рангул, родной дядя, кажется, работает сотрудником этой комиссии?
Твой дядя не прогадал - за то, что твой череп лежит сегодня
передо мной, он до конца дней будет получать в дополнение к своим
и так немлым доходам довольно приличное содержание. Но ты-то
наверняка считал, что получишь намного больше, когда три с
половиной месяца назад, ровно на год позже, чем я, вылетел с
Глейи. Ты сам хотел попасть сюда - но почему? Даже зная тебя и
тебе подобных, я никак не могу найти достаточно убедительное
объяснение этому. Ппочему вам всем приспичило стть оритами? Что
это - безумная дань какой-то моде? Или же просто физиологическая
потребность везде и всегда добиваться самого лучшего, вернее
даже, не обязательно лучшего - просто недоступного остальным
смертным? Неужели вы никогда не задумывались над простым
вопросом: а нужно ли это недоступное вам, таким, какие вы есть?
Неужели никогда не приходило вам всем в голову, что стать оритом
- это значит принести себя в жертву, это значит не получать, а
отдавать, отдавать все, что имеешь в жизни, отдать, быть может,
даже саму жизнь? Неужели за прошедшие столетия вы настолько
выродились, что подобные мысли вам даже не приходили в голову?
Если бы полет к Ори не длился так долго, я бы наверняка не
здавался сейчас подобными вопосаами. Меня постигла бы тогда
судьбаа всех остальных Достойных, и черепа наши лежали бы сегодня
по соседству, улыбаясь друг другу. Но у меня хватило времени все
хорошенько обдумть еще там, на "Аконе". Три с половиной месяца -
достаточный срок, чтобы понять очень многое, даже если не знаешь
основного. И я не терял этого времени даром. По чести говоря, у
меня и выхода-то иного не было. Думать - единственное занятие,
которое мне оставалось в вакууме, которым, наверное даже
неосознанно для самих себя, окружили меня мои невольные
попутчики. Не мог же я, в самом деле, присоединиться к их
бездумному времяпрепровождению, к этим оргиям и разврату, которым
предались они с самого начала полета, еще не став оритами, но с
легкостью сбросив тесную для себя оболочку обычного человека,
вынужденного подчиняться необходимым условностям. Хотя, если
вдуматься, вы и на Глейе не очень стремились подчиняться этим
условностям. Вы требовали подчинения от нас, а сами... Мы же не
слепые, мы все видели и обо всем знали. Но нам в жизни хватало
иных забот, кроме обсуждения ваших нравов. Чем-чем, а заботами ты
и тебе подобные снабдили нас с достатком.
Итак, мне не оставалось иного занятия - только думать. И я
думал. Думал между приступами острой тоски по ближним и по Глейе,
думал во время этих приступов, чтобы не кричать от душевной боли,
думал днями напролет и ночами, когда без сна валялся на своей
койке, думал, думал и думал. И главной отправной точкой моих
размышлений был вопрос: почему вот уже скоро полторы сотни лет,
как не имеем мы никаких иных свидетельст существования и
деятельности оритов, кроме ежегодного прилета "Акона"? "Акона",
который из года в год становится все дряхлее, нотем не менее
исправно увозит на Ори все новые и новые группы Достойных. Быть
может, думал я, взирая на своих попутчиков, ориты именно по
Достойным, которых мы избираем, судят о людях, и потому считают
бессмысленным вступать с нами в контакты? Видят, насколько мы
мелки, эгоистичны, развращенны, насколко низок и узконаправлен
наш потребительский интеллект, насколько примитивны потребности и
неразвиты истинно человеческие качества. Но каак можно
вообразить, что цивилизация столь высокого уровня способна судить
о нас лишь по этим людям? Кто мешает им получить иную, правдивую
информацию о нас? Ведь у нас с ними общие предки, и сами они еще
совсем недавно были такими же, как и мы, людьми. Они не могут все
позабыть, они не могут не помнить, сколь часто в человеческой
истории наверх поднимлась именно пена, накипь, а вовсе не лучшее
из того, что родит человечество.
1 2 3 4 5