И понял окончательно, что ассистировать -
это максимум, чего может он достичь.
Но Гайдли не сожалел об этом. Стыдился, но не сожалел.
Медленно-медленно Энасси начал поднимать руки - глядя все так
же в пустоту над их головами. Наконец, вытянув их прямо перед
собой, прямо над телом лежащей на столе женщины, он начал
опускать их, как бы упираясь во что-то ладонями и преодолевая
все возрастающее сопротивление. Гайдли знал, что за этим
последует, и заранее сжался, приготовившись - но и он вздрогнул,
когда, лишь только правая рука Энасси коснулась груди женщины,
раздался дикий, нечеловеческий вопль, тело ее выгнулось дугой и
начало извиваться в конвульсиях. Если бы не фиксаторы на руках и
ногах, она скатилась бы с операционного стола. А так... Возможно,
будут вывихи, даже переломы - но какое это имеет значение?!
Какое?! Энасси не ошибся в своем диагнозе - вот что было главным.
-Ч-что... ч-ч-что он делает?- профессор приподнялся, хотел
шагнуть вперед, но уперся в невидимую стену впреди,- Что он
делает?
-Т-так надо, профессор, спокойнее,- Гайдли старался скрыть
дрожь в голосе. Зачем? Разве до его, Гайдли чувств было сейчас
профессору?
Лишь только женщина начала извиваться, как Энасси отдернул руки
и слегка отступил от стола. Стоял и ждал, пока она успокоится, с
лицом бесстрастным и невозмутимым. Он знал, что делает, знал,
как это надо делать, и ему не требовалось даже смотреть на то, что
перед ним лежало, чтобы делать это. Смотреть? Зачем - если то, с
чем он сейчас боролся, не имело пока ни формы, ни какого-либо
видимого образа. Только предельно развитые чувства позволяли ему
улавливать его движения - и действовать самому. Предельно равитые
чувства - они ведь не давались даром, чтобы обрести их,
приходилось пройти через огромную боль и муку. Я бы так не смог,
повторял про себя Гайдли, я бы так не смог.
Женщина постепенно успокаивалась, и наконец снова застыла в
полной неподвижности - только дышала, все так же прерывисто,
нерегулярно. На левой груди - там, где ее коснулась рука Энасси -
возникло ярко-красное пятно, как от ожога. Энтар, энтар!- думал
Гайдли, разглядывая это пятно,- это энтар! Будь все проклято в
этом мире!
И снова руки Энасси вытянулись над телом женщины и пошли,
преодолевая сопротивление, вниз. И снова ожидаемый, и все же
неожиданный нечеловеческий вопль. И снова-ярко красные пятна -
теперь на шее и на животе. И снова постепенно замирающие
конвульсии. И снова и снова то же самое, пока наконец, когда
Гайдли уже начало казаться, что сам он скоро не выдержит этой
пытки, профессор не вскочил с места и не принялся биться всем
телом о невидимую стену перед собой.
-Остановите его, остановите!- кричал он, в кровь разбивая
кулаки,- Остановите!
Гайдли с трудом удалось усадить его на место.
-Скоро, профессор, теперь уже скоро,- говорил он, не давая
Диллету подняться, а сам только на это и надеялся - что уже
скоро. Потому что и у него уже сил не было смотреть на эту пытку.
Но пытка все не кончалась. Профессор больше не пытался
вырваться, он сидел теперь неподвижно, но плечи его сотрясались
от рыданий, а по лицу катились крупные слезы. Но он молчал и не
отворачивался. Не отворачивался и не закрывал лицо руками - это
было главное. Он должен увидеть все - тогда его самого еще можно
будет спасти. Даже после такого потрясения. Медицина все-таки
многого достигла, медицина порой по нескольку раз выхватывала
людей с того света. Даже людей, околдованных энтарами, даже
привязанных к ним невидимыми нитями, даже тех, кто не хотел
больше жить, потеряв своего энтара. Но было лишь одно необходимое
условие для спасения таких людей - чтобы они сами почувствовали к
энтару безмерную ненависть и отвращение, такую ненависть и
отвращения, которые перекрыли бы все воспоминания о прошлом. Путь
мучительный - но необходимый. Единственный, дающий надежду.
А потому пусть профессор смотрит и видит все, думал Гайдли,
сам уже не глядящий на экран. Пусть смотрит и видит - тогда мы
еще сумеем его спасти. Я, я буду спасать его. Я это умею -
спасать людей. Пусть я гораздо хуже, чем Энасси, справляюсь с
энтарами, но спасать людей я пока что умею. Умею, умею, умею, все
повторял и повторял он, не замечая, что говорит эти слова вслух.
Но Диллет, конечно, ничего не слышал, да и трудно было что-то
услышать: все звуки давно уже перекрывал нечеловеческий вопль из
операционной - уже непрерывный, уже привычный.
И тут, совершенно неожиданно, стало тихо. Так тихо, что Гайдли
услышал даже, как колотится его собственное сердце. Так тихо, что
даже уши заложило от этой тишины.
-Она что, уже умерла?- услышал он шепот профессора.
-Нет,- почему-то тоже шепотом ответил Гайдли,- Следите
внимательно,- и весь сжался, впившись руками в подлокотники. Он
знал, что сейчас случится - видел не раз. И в записи, и в натуре.
И внутренне дрожал от ужаса. Так каково же будет пережить это
профессору?
И они увидели.
Покрасневшая, вздувшаяся кожа, покрывавшая ставшее
бесформенным, бугристым тело, еще полчаса назад бывшее женщиной,
начала клочьями отслаиваться от лежащей под ней ткани. Так, будто
внутри что-то раздувалось и сбрасывало с себя остатки
человеческой оболочки. Да так оно и было, но прошло, наверное, не
меньше десяти минут, прежде чем процесс завершился, и из
человеческой оболочки вылезло нечто черно-зеленое, похожее на
гигантскую куколку неведомой бабочки - и застыло в полной
неподвижности.
-Что... что это такое,- спросил профессор, не в силах оторвать
взгляда от лежащего на операционном столе объекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9