Один из альпинистов, Дэдли Вольф, заболел, и его пришлось оставить одного высоко в горах, в то время как почти все остальные находились в базовом лагере. Альпинисты слишком устали, чтобы снова подниматься, а погода все ухудшалась. Но Кикули поднялся вместе с другим шерпой, Черингом, за один день на 2100 метров от базы до лагеря VI — вероятно, самое длинное непрерывное восхождение, когда-либо совершённое в горах.На следующий день Кикули и ещё двое шерпов дошли до лагеря VII, где находился Вольф. Он был ещё жив, но слишком ослаб, чтобы передвигаться, а так как ночевать оказалось негде, то шерпы вернулись на ночь в лагерь VI. А утром трое шерпов снова пошли к Вольфу, решив снести его вниз на руках. Больше их не видели. Разыгралась буря, четвёртому шерпе оставалось только спуститься из лагеря VI вниз на базу. Великий Кикули и его товарищи отдали свои жизни, пытаясь спасти жизнь другого.Я думаю обо всем этом и горжусь тем, что я шерпа. И я уверен, что любой, знающий, что мы совершили, не сможет поверить, будто мы ходим в горы исключительно из-за нескольких рупий. 11 ПО ГОРАМ И ПО ДОЛАМ
Удивительно, хотя я не умею ни читать, ни писать, я получил и послал столько писем, что и не счесть. Мне пишут с разных концов Индии и Европы, приглашают участвовать в экспедициях, а после экспедиций делятся впечатлениями или новыми планами; иногда письма содержат просто выражение дружеских чувств. Я прошу прочитывать мне письма и всегда отвечаю, диктуя человеку, который записывает мой ответ на соответствующем языке или же по-английски, с которого обычно можно потом перевести. И хотя мне мало приходилось иметь дело с ручками и пишущими машинками, все же именно этим предметам я обязан многими приключениями.Зимой 1948 года мой старый друг по Бандар Пунчу, мистер Гибсон из Дун Скул, сообщил, что порекомендовал меня для одной работы Отделу экспериментальных, исследований индийской армии. А вслед за тем мне написали и из отдела. В итоге я в том и последующем году ездил инструктором в Северо-западную Индию и обучал солдат технике восхождений. Помимо самих восхождений, речь шла о разбивке лагеря, приготовлении пищи, применении снаряжения и уходе за ним — короче, обо всем, что касается жизни под открытым небом в диком краю. Работа эта пришлась мне по душе. В первый год занятия происходили в провинции Кулу, на следующий — в Кашмире, причем база находилась в курортном городке Гульмарг. А поскольку в обоих случаях мы занимались зимой и на больших высотах, мне представился случай впервые после Читрала стать на лыжи. В память о занятиях с солдатами у меня осталось официальное свидетельство. А лыжами я занимался ради собственного удовольствия; от этих занятий остались лишь красноречивые вмятины на снегу…Весной 1949 года в Дарджилинге произошло печальное событие.Фрэнк Смайс, с которым я ходил вместе на Эверест и который был, пожалуй, наиболее известным из всех альпинистов, участников гималайских экспедиций, приехал опять в наш город и был очень тепло встречен. На этот раз он собирался в поход один, фотографировать горы и горные цветы (он был большим специалистом этого дела), и я помогал ему в приготовлениях.Однако очень скоро стало видно, что Смайс уже не тот, каким его знали прежде, причём дело было не в возрасте. Однажды он посетил ателье известного в Дарджилинге художника, мистера Сайна. Сайн попросил его, как обычно, расписаться перед уходом в гостевой книге. Смайс подошёл к столику, взял ручку, но, вместо того чтобы сразу расписаться, почему-то задумался, глядя на страницу. Затем улыбнулся слегка и сказал: «Странно. Я вдруг забыл собственную фамилию». После этого он нагнулся над книгой и расписался, тщательно и неторопливо. Однако над датой он снова задумался. Наконец написал «октябрь», подумал ещё и зачеркнул. Потом написал «декабрь» и оставил так… На самом же деле был май.Спустя день или два мы шли с ним по Човраста, и тут я сам был поражён. Мы говорили о чем-то, не помню о чем, как вдруг Смайс обращается ко мне совершенно изменившимся голосом:— Тенцинг, дай мне мой ледоруб.Я, конечно, решил, что он шутит, и ответил сам шуткой. Но Смайс продолжал совершенно серьёзно просить у меня ледоруб. Он думал, что находится где-то в горах. Тогда я понял, что его дела плохи. Вскоре после этого его взяли в больницу, а когда я пришёл навестить его, он не узнал меня. Лёжа в постели с широко раскрытыми глазами, он говорил о восхождениях на большие вершины. Врачи нашли у Смайса редкую болезнь, поразившую головной и спинной мозг, и его срочно направили самолётом в Англию. Но и там ему явно ничем не смогли помочь, потому что вскоре он умер. Так печально и безвременно кончилась жизнь выдающегося альпиниста.Мало-помалу последствия войны и политической ломки в Индии начали сглаживаться; пришло время, когда экспедиций стало больше, чем когда-либо. Вскоре после отъезда Смайса в Дарджилинг прибыла швейцарская экспедиция. Возглавлял её другой мой старый друг, Рене Диттерт; он собирался исследовать подходы к Канченджунге со стороны Непала. Он приглашал меня, и я охотно согласился бы, однако успел уже к тому времени договориться с Тильманом; единственное, что я мог сделать для швейцарцев — набрать для них других шерпов и пожелать успеха.Тильмана мы, шерпы, разумеется, тоже причисляли к нашим старым друзьям. Я по-настоящему восхищался им на Эвересте в 1938 году и был рад встретиться с ним снова, хотя мы оба находились под впечатлением несчастья со Смайсом. Вместе с другими четырьмя шерпами я проехал из Дарджилинга в Калькутту. Здесь мы встретили Тильмана и двух его английских товарищей, после чего направились на северо-запад, к южной границе Непала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85