Непальцы и индийцы ходят без обуви по самой колкой земле, но для меня это было бы такой же задачей, как для жителя Запада.Мальчиком я больше всего любил ходить с яками и бродить на воле по горным склонам. Зимой нельзя было забраться очень высоко из-за сильных морозов и глубокого снега, но в другие времена года склоны покрывались густой травой, какую я увидел много лет спустя в Швейцарии. Эту траву мы обычно скашивали для зимнего корма. Намче Базар лежит на высоте 3000 метров, Тами — примерно 3600 метров, но я поднимался с яками до высоты 5400 метров. Здесь, около ледников, у подножья обрывистых стен самых больших гор проходит верхняя граница травы, которую едят яки.Именно здесь обитает йети, известный на Западе под наименованием «ужасного снежного человека». Я слышал о йети с самого детства; у нас в Соло Кхумбу о них рассказывали множество историй. Когда меня ещё не было на свете, мой отец встретился с одним йети лицом к лицу. Сам я никогда не видал их, и мне было уже больше тридцати лет, когда я впервые увидел след йети. Однако мальчиком я иногда находил на каменистых склонах и ледниках помёт незнакомого животного, содержавший остатки крыс и червей, — я не сомневался, что это помёт йети.Конечно, я немного побаивался йети, однако любопытство было ещё сильнее, чем страх. То же самое чувство испытывал я в отношении молчаливых каменных громад, окружавших меня. Ламы много рассказывали об ужасах, подстерегающих человека в зоне снегов, о богах и демонах и чудовищах, куда страшнеё йети, которые охраняют вершины и карают всякого, кто осмелится проникнуть туда. Но я знал также, что были люди, в том числе из моего собственного народа, которые поднимались очень высоко по той стороне Чомолунгмы. Пусть некоторые погибли — другие вернулись домой живыми, и таких было гораздо больше. Мне хотелось увидеть самому, проверить самому. Это было моей мечтой, сколько я помню себя.Вот они высятся надо мной, великие вершины: Макалу, Лхотсе, Нуптсе, Ама Даблам, Гаурисанкар, Чо Ойю и сотни других. А надо всеми ними — Чомолунгма, Эверест. «Ни одна птица не может перелететь через неё» — говорит предание. А человек? Человек, окрылённый мечтой?..Мир был так велик, Соло Кхумбу так мал. И когда я подрос, то понял, что должен покинуть деревню. Однако, покинув её первый раз, я направился не в горы, даже не в Дарджилинг, а в Катманду, столицу Непала. Мне было всего тринадцать лет, открыто уйти я не мог, а поэтому бежал из дому и чувствовал себя потом очень виноватым. Я знал от Ламу Кипа, что всегда был любимцем родителей. Я и сам очень любил их и не хотел причинять им огорчений. Но слишком велика, слишком сильна была тяга. Я двинулся в Катманду кружным путём мимо Макалу; поначалу один, потом встретил попутчиков. Весь путь занял немногим больше двух недель. Впервые в жизни я увидел город, и он показался мне странным и непонятным, особенно потому, что наш народ исповедует буддийскую веру, в то время как жители Катманду в большинстве держатся индуистской веры. В конце концов мне удалось найти буддийский монастырь, принимавший странников; там я и остановился.Около двух недель ходил я по городу: смотрел на толпы людей, на базары, большие здания и храмы и многое другое, чего никогда не видел до тех пор. У непальцев хорошая армия, составленная в основном из знаменитых гуркхов, живущих в Центральном и Западном Непале, и мне больше всего нравилось смотреть, как они маршируют, и слушать их музыку. Очень интересными казались мне люди хиндской расы: их лица, одежда и поведение так отличались от всего, что мне приходилось видеть. Однако я ощущал не только любопытство, но и тоску по дому. Встретив знакомых из Соло Кхумбу, которые как раз собирались домой, я решил пойти с ними. На этот раз мы шли более коротким путём — по той самой дороге, по которой мне предстояло много лет спустя идти со швейцарцами и англичанами на Эверест. Я пробыл в отсутствии шесть недель, и, когда вернулся в Тами, мои родители так обрадовались, что кинулись меня обнимать.Правда, потом они поколотили меня.После этого я оставался дома в течение пяти лет. В эти годы не было никаких экспедиций на Эверест, иначе соблазн оказался бы, вероятно, слишком велик. И все-таки я знал, что не смогу остаться в Соло Кхумбу навсегда, что не рождён быть земледельцем или пастухом. В конце 1932 года, когда мне было восемнадцать лет, я ушёл снова, на этот раз не в Катманду, а в Дарджилинг. И хотя казалось, что я опять поворачиваюсь спиной к Чомолунгме, я чувствовал, что на самом деле иду к ней: как раз в это время прошёл слух о новой экспедиции, намеченной на 1933 год, и я твёрдо решил пойти с альпинистами, если только это окажется возможным.И на этот раз я ушёл, не сказавшись родителям. Это было нехорошо; они были добры ко мне, и я любил их. Они были очень простые и набожные люди, особенно моя мать, которая за всю свою жизнь никогда не носила хорошей одежды и не ела хорошей пищи, потому что отдавала все ламам и монахиням в монастыри. Всегда она была мне настоящей матерью — моя ама ла… И я знаю, что своими успехами во многом обязан её преданности, её вере, благословениям и молитвам. 3 В НОВЫЙ МИР
Я прожил три жизни: первую — ребёнком и юношей в Соло Кхумбу, вторую, продлившуюся двадцать лет, — носильщиком и восходителем; в эти годы моим домом был Дарджилинг. Моя третья жизнь началась в тот день, когда я вернулся с вершины Эвереста; куда она меня приведёт, я не знаю.Мне исполнилось восемнадцать лет, когда началась моя вторая жизнь.Это было в конце 1932 года; двенадцать солокхумбских парней и девушек решили оставить родной кров. Целый месяц мы готовились:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85