Мы не победили бы, если бы наша Коммунистическая партия не воспитала в нас преданность, стойкость и уверенность…»
Отправили рапорт Политбюро ЦК. Подъем флага доверили мне. Прозвучала команда:
— Флаг Союза Советских Социалистических Республик — поднять!
— Есть поднять флаг!
Раздался трехкратный залп. Потом спели «Интернационал». Все стояли с обнажёнными головами. Бегал один Марк — снимал.
За день до этого Шмидт советовался с командирами кораблей, как быть с самолётами. Напомнил:
— Амундсен лишнюю технику бросал.
— Отто Юльевич, за кого вы нас принимаете? — запротестовали лётчики.
— Как с горючим?
Горючего было — в обрез. Два самолёта — Водопьянова и Молокова — отправились на остров Рудольфа. Алексеев с Мазуруком летели до 85-й параллели. Трояновский улетел с Молоковым, во второй машине. Этим он убивал сразу двух зайцев: снимал и отлёт Водопьянова и, сверху, — лагерь с двумя самолётами.
Минуты прощания были грустными. Странное существо человек: свершилось то, к чему мы так стремились, и всё-таки было не по себе.
В три часа сорок минут от льдины оторвалась последняя машина. Мы остались одни. Вслед уходившему самолёту лаял наш пятый зимовщик — пёс Весёлый. Ох, и хлебнул же я с ним горя!
Собак на острове Рудольфа было много. Мы решили взять на полюс одного пса.
Этот пёс приглянулся нам открытым и ласковым нравом. Кто-то его похвалил:
— Какой весёлый.
Кличка пристала. Весёлый нам был нужен не только как друг, но и как сторож. Я хорошо помнил встречи с медведями на прошлых зимовках. Утверждали, что на полюсе нет жизни, — но кто знал это достоверно? Да и куда нас принесёт? Весёлый должен был предупредить нас, что надо браться за оружие.
ПОЛЯРНЫЕ БУДНИ
Наступила тишина, какой я ещё не слышал, к которой надо было привыкать. Мы — на шапке мира, нет тут ни запада, ни востока, куда ни глянь, всюду юг.
Белое безмолвие.
«Каких только несчастий на протяжении ряда лет не приносило ты людям, о бесконечное белое пространство. Каких только лишений и каких только бедствий ты не видало. Но ты также повстречалось и с теми, кто поставил ногу на твою шею и силой бросил тебя на колени.
Но что ты сделало со многими гордыми судами, которые держали путь прямо в твоё сердце, чтобы никогда больше не вернуться домой? Куда ты их девало? — спрашиваю я. — Никаких следов, никаких знаков — одна лишь бесконечная белая пустыня!»
Сколько смертельной усталости в этих словах. Принадлежат они Руалу Амундсену. Он, гордый, независимый, по сути дела, был очень одинок.
Испытание одиночеством — один из самых серьёзных экзаменов для любого человека.
Мы этот экзамен не сдавали, потому что ни разу не почувствовали себя одинокими. Мы знали: о нас помнят, вся страна смотрит на нас, верит нам. Мы даже не представляли себе, как вырос в считанные дни интерес к полюсу, к Арктике. 28 мая 1937 года у входа в Главсевморпути появилось объявление: «Вербовка рабочей силы на Север не производится». Наши газеты, а затем и зарубежные напечатали письмо, с которым мы обратились в Центральный Комитет нашей партии.
Мы писали: «Десятки лет лучшие люди человечества стремились разгадать тайны центрального полярного бассейна. Это оказалось под силу только великой Советской стране, бросившей на овладение Арктикой свою замечательную технику, начавшей планомерное социалистическое наступление на Север.
… Мы бесконечно гордимся тем, что именно нам поручена величайшая честь первыми работать в районе Северного полюса, утверждая величие и могущество Советской страны. Прекрасно снабжённые, с огромным энтузиазмом, с неиссякаемым запасом энергии мы начинаем свою работу… Здесь, среди ледяной пустыни, мы не чувствуем себя оторванными от своей Родины. Мы знаем и верим, что за нами и вместе с нами — великая социалистическая Родина.
7 июня 1937 г.
Северный Ледовитый океан».
От нас ждали работы. И мы взялись за неё. С первого же дня, несмотря на треволнения, вызванные ожиданием самолётов, потекли трудовые будни. Ещё в Москве мы договорились: на льдине — принцип единоначалия. Вместе с тем вся работа наша была проникнута истинным демократизмом. Регулярно устраивались совещания, на которых обсуждали план работ, распорядок учёбы, жизни. Нам надо было навёрстывать упущенное: два месяца в пути, больше двух недель ожидания самолётов — время-то не вернёшь.
Лагерь выглядел так: от пяти палаток осталась лишь одна, высились две мачты радиостанции, соединённые антенной. Склады, «мастерские» — все честь по чести. Как и положено, стояла метеорологическая будка, теодолит: для определения нашего местонахождения, скорости дрейфа надо было регулярно наблюдать за высотой солнца. Женя ходил в приподнятом настроении: мы получили телеграмму, что у него родился сын, да такой похожий на отца, что назвали его тоже Евгением.
Льдина требовала непрерывного и напряжённого труда. В первые недели мы так уставали, что порой я не мог взять в руки карандаш, чтобы сделать очередную запись в дневнике. Особенно доставалось Кренкелю. Приветствий шло столько, что он еле успевал их принимать. Шли стихотворные поздравления. Так, Василий Павлович Лебедев-Кумач писал:
Вам, овладевшим осью мира,
Героям ледовых побед,
От Ленинграда до Памира
Народ советский шлёт привет.
Не зря вы с Севером боролись, —
Весь мир оценит подвиг ваш,
Да здравствует советский полюс
И весь геройский экипаж!…
Нас тепло приветствовали знаменитые артисты и рядовые колхозники, крупнейшие учёные и рыбаки, прославленные маршалы и домохозяйки, шахтёры и пионеры. Прислал телеграмму и Валерий Чкалов, который готовился к перелёту через Северный полюс:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175