если вода собьёт лошадь, то течение может выбросить всадника на берег. Одно за другим переходим шесть русел Саук-Сая. Теперь мы едем по широкой плоской долине, отделяющей Саук-Сай от следующей реки — Сельдары. Впереди, в километре от нас, из ущелья выпирает хаотическое нагромождение серых бугров — язык ледника Федченко. Сельдара ещё скрыта галькой долины, но рёв воды приближается. Ещё несколько минут — и перед нами раскрывается мутный коричневый поток. Солнце высоко стоит в небе. Под его палящими лучами усилилось таяние ледников. Река вспухла. С величайшим трудом мы переходим шесть русел. В одном месте моя лошадь тяжело спотыкается, касаясь мордой воды. Резким движением руки я подтягиваю узду и предупреждаю катастрофу. Мы подходим к последнему, седьмому руслу. Колыбай не может найти брод. Розов ходит по берегу и бросает в воду камни, чтобы определить глубину. Потом он садится на лошадь и входит в реку. Вода достигает лошади колен, живота, седла, перехлёстывает через круп. Лошадь теряет упор, начинает плыть. Течение подхватывает её, стремительно несёт к перекатам. Розов правит наискось к противоположному берегу. Лошадь погружается, Розов сползает с седла в воду. Несколько минут отчаянной борьбы за жизнь, борьбы, за которой мы наблюдаем, затаив дыхание, — и человек на берегу. В полсотне метров ниже выходит на берег и лошадь. Ясно, что наш караван не сможет перейти последнее русло, Надо вернуться, ночевать на берегу и завтра рано утром повторить попытку переправы. Но вода быстро прибавляется, и Колыбай отказывается вести нас назад. Ом предлагает ночевать здесь же, на отмели между руслами. Мы не соглашаемся. Сейчас только полдень. Ещё семь или восемь часов будет прибывать вода. И если она зальёт отмель — нам не будет спасения. Мы указываем Колыбаю на влажный песок, на лужи, оставшиеся в углублениях, и настаиваем на возвращении, С большим трудом и опасностью мы переправляемся назад. Под отвесными скалами Таллей Шпице (название дано немецкими участниками советско — германской экспедиции 1928 года) мы раскидываем лагерь. Колыбай и Ураим собирают скудное топливо, Николай Петрович и Шиянов идут к стекающему со скал ручью промывать шлих. Каплан фотографирует лагерь. Из убитого мною на Терс-Агаре киика мы жарим на шомполах великолепный шашлык. Рёв реки усиливается. Вода прибывает. И к вечеру мы видим редкое зрелище: река прокладывает себе новые русла. Она яростно набрасывается на отмели. У их краёв вода вздымается тёмными мутными валами, размывая гальку и песок. Хороши бы мы были, если бы послушались Колыбая! Мы лежим в спальных мешках. В 200 метрах от нас на противоположном берегу Сельдары встают отвесные утёсы Шильбе. Пласты пород причудливо изогнуты. Сдвиги и землетрясения нарушили их параллельное залегание, поставили их на дыбы, перемешали в невообразимом беспорядке. Тёмные породы прорезаны светлыми кварцевыми жилами. Кварц образует сложные узоры на теле скал — письмена, по которым геолог легко расшифрует бурную юность нашей планеты. Холодно. Ветер гонит вверх по реке тучи белой пыли. Каплан лежит рядом со мною. Во время переправы он держал себя очень мужественно и не выказывал страха, хотя единственный из всей нашей группы не умеет плавать. Сейчас он полон пережитых впечатлений. — Когда я уезжал, — произносит он задумчиво, — жена мне говорила: «Будешь на Памире — не лазай по горам». А вот рек-то она не предусмотрела! Я пишу дневник. Колыбай и Ураим садятся против меня на корточки и смотрят. Их лица принимают все более удивлённое выражение. Они никак не могут понять, как может человек так долго писать. Наконец Колыбай не выдерживает молчания. …. — Твоя кибитка где стоит? — спрашивает он. — В Москве. — В Москву из Ташкента далеко ехать? Целый день? — Четыре дня на машине. Колыбай и Ураим изумлены. И по непонятным мне ассоциациям Колыбай вынимает из кармана удостоверение, из которого видно, что он — старший вьючник 37-го отряда и имеет право носить винтовку. — Ставь ещё печать, — говорит он, — пусть знают, что я большого начальника через реку перевёл. Большим начальником на Памире называют Горбунова. Вечереет. Лагерь засыпает… Когда мы проснулись утром, рёва реки почти не было слышно. У краёв отмелей обнажилась влажная тёмная галька. Вода значительно спала. Навьючив вещи на верблюдов, мы тронулись в путь. У берега Колыбай долго искал брода. Русла были все же глубоки и течение стремительно. Наконец мы приступили к переправе и, к удивлению, довольно легко перешли все семь русел. Только однажды один из верблюдов начал терять упор и жалобно закричал. Общими усилиями мы вытащили его на берег. Итак, переправа окончена. Мы едем рысью вдоль скал к лагерю, и наши лица расплываются в довольные улыбки. Мы переезжаем ещё одну реку — Малый Танымас. На её берегу под скалами раскинуто несколько палаток. Возле них аккуратными рядами стоят десятки вьючных ящиков. Это — базовый лагерь нашего отряда. Небольшой ручеёк падает с отвеса и образует водоём с чистой прозрачной водой. И, выделяясь свежей зеленью листвы на сером фоне скал, растёт над лагерем развесистая кудрявая берёзка. Маленький человек, с весёлым взглядом синих глаз и затаившейся в задорных уголках рта лукавой усмешкой, встречает нас у палаток. Это — начальник административно-хозяйственной части нашего отряда Дудин. У большого казана хлопочет Алёша, молодой парень, сухопарый и нескладный, похожий на страуса. И Дудин и Алёша — в трусиках. Их тела покрыты крепким горным загаром. Мы рассаживаемся на камнях вокруг импровизированного из вьючных ящиков стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54