Продавцы необычайно услужливы. С нами увязался собственник одной лавчонки, русский, и мне кажется, что он сознательно выбирал не самые лучшие магазины. Он без конца говорил о своём магазине, о том, сколько фунтов стерлингов оставили в нём китобои со «Славы», и т. д. Продолжалось это до тех пор, пока один из его конкурентов не спросил:
— А вы что, спутник этих господ?
И тут наш разговор перешёл на спутник.
Наш провожатый даже забыл на полчаса о своей лавке со всеми её достоинствами и выразил самый неподдельный восторг. Дело понятное. Спутник вертится вокруг Земли, а вокруг спутника вертятся мысли людей с самыми разными взглядами, их восторги и злопыхательства, их политические страсти и представления о завтрашнем дне. Мы, участники экспедиции, знаем о втором спутнике довольно мало. Лишь вчера до нас дошла «Правда» от 13 ноября, и сегодня мы уже несколько просвещенней по части спутника. Потрясающее достижение! Мы и впрямь испытываем гордость, хоть и не умеем выражать её так на диво темпераментно, как кейптаунцы.
Одного дня мало, чтобы составить себе представление о городе с более чем полумиллионным населением. У меня остались в памяти пестрота кейптаунских улиц, цвет негритянских лиц — от светло-коричневого до чёрного, яркие, порой даже непривычные для глаза, кричащие краски нарядов, прохлада магазинов, некий пресыщенный господин в баре, задравший на стол свои ноги в больших жёлтых туфлях, фокусническое проворство официантов, хорошее шотландское виски. И, конечно, «кока-кола». Реклама этого напитка и трехпенсовые бутылочки неотступно преследуют тебя, в самом прямом смысле этого слова. Запомнились двухэтажные автобусы, в которых на первом этаже ездят белые, а на втором — негры и прочие цветные. Специальные бары для негров, которые выглядят (во всяком случае, снаружи) бедно и грязно.
Но я ещё не познал душу города, все его лики, его жизненный ритм. Чужим приехал, чужим уеду.
Часть наших, в основном москвичи, получили тут письма из дому. Ленинградцы не получили. И Таллин, видно, слишком далеко отсюда. Я втайне надеялся, что мне что-то придёт. Но не пришло. И мы подняли рюмки с ромом, полученным нами через флотских снабженцев, за здоровье тех, кто не получил писем. Грустный тост.
Сейчас мы уже в океане. Впереди Южный Ледовитый океан, холодный и пустынный. Едва ли мы встретим до Мирного хоть один корабль.
8 декабря 1957
Пересекли сороковую южную параллель. Все наши опасения или надежды относительно погоды оказались напрасными. Океан очень спокойный, очень серый, очень монотонный. Нам везёт. «Оби» здесь досталось так, что только держись да приноси обеты. Скорость у нас хорошая.
Вчера вечером долго сидели большой компанией, и каждый расхваливал свой родной город. Таллину перепало много лавров. Обменивались мнениями об увиденном в Кейптауне. Пели.
9 декабря 1957
Наши координаты — 42°50' южной широты и 25°20' восточной долготы. Океан спокоен, скорость ветра четыре метра в секунду. Уже становится прохладнее, температура воздуха сегодня 9, 2 градуса, воды — плюс 10, 7 градуса. Мы держим курс не прямо на Мирный, а на острова Принс-Эдуард. Торопимся миновать сороковые параллели, чтобы скорее попасть в спокойные воды.
10 декабря 1957
Координаты в полдень — 43°53' южной широты и 28°16' восточной долготы. Уже довольно свежо. Это, разумеется, особенно ощутимо после тропиков, субтропиков и Кейптауна. Температура воздуха плюс 6 градусов, воды — плюс 7, 2 градуса. Сегодня под вечер миновали острова Принс-Эдуард. Мы их не видели, они остались слишком далеко на восток.
Плохой, тягостный день. Читал О'Нила, и на меня сильное, но угнетающее впечатление произвели его «Китовый жир» и «В опасной зоне». В «Китовом жире» особенно мастерски и с большой психологической достоверностью передана борьба между хрупким человеческим характером и монотонностью моря. Если характер слаб, то эта монотонность, хватка которой железна, неизбежно побеждает.
В «Красном и чёрном» Стендаля уже попавший в тюрьму Жюльен Сорель, оценивая свой запас внутренних сил, приходит к выводу: «Ну, вот я и опустился уже на двадцать градусов ниже уровня смерти…» Мне об «уровне смерти» говорить не приходится, тем не менее в длительном плавании у человека должен быть свой внутренний уровень, ниже которого опускаться не следует. А у меня сегодня минус два градуса.
Идёт дождь пополам со снегом. Видимость — ив море и в душе — плохая.
11 декабря 1957
Координаты в полдень — 48°53' и 31°41'. Уже намного холодней, чем вчера, — температура воды плюс 4,9 градуса, воздуха — плюс 2,8 градуса. Если прежде пунктом всеобщего средоточия была шлюпочная палуба, то теперь там немноголюдно даже во время киносеансов, не говоря уж о середине дня. Ватники входят в почёт. Я с недоумением гляжу на свою серую шляпу, висящую на стене, — не то швырнуть её за борт, не то подарить в Мирном какому-нибудь пингвину. По Анатолю Франсу, пингвины так же кокетливы, как и люди, особенно представительницы женского пола. А жалеть мне свой колпак нечего — не редкость. Во всяком случае, теперь он самая нелепая вещь в нашей каюте.
Наиболее людно теперь в курительном салоне. Сейчас, в полдвенадцатого ночи, я у себя слышу, как стучат по столу игроки в домино. В карты играют многие, а в домино все. Я старый, довольно азартный картёжник и могу понять эту слабость, но столь серьёзное отношение к домино вижу впервые. Когда я сегодня после обеда был побит такими «профессорами» домино, как Голубенков и лётчик Рыжков, то не на шутку рассердился на своего партнёра: зачем он забивал все мои тройки, которыми мы могли бы допечь своих противников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96