Джамьянг Кхьенце, спокойно руководя Самтеном в его умирании, постепенно знакомил его со всеми этапами процесса, через которые тот проходил. Я был поражен точностью знаний моего мастера, его уверенностью и покоем, которые могли ободрить даже очень встревоженного человека. Теперь Джамьянг Кхьенце открывал нам свое бесстрашие перед смертью. Не то, что бы он легко относился к смерти: часто говоря нам, что боится ее, он предупреждал нас, чтобы мы не воспринимали ее наивно или самодовольно. Но что же позволяло моему учителю встречать смерть лицом к лицу одновременно так трезво и так легко, так практично и при этом так таинственно беззаботно? Мысли об этом завораживали и поглощали меня.
Смерть Самтена потрясла меня. В семь лет я впервые понял огромную силу учения, частью которого я становился. Я начал осознавать цель духовных занятий, которые дали Самтену принятие смерти, а также ясное осмысление того, что страдания и боль могут быть частью глубокого, естественного процесса очищения. Эти занятия дали моему мастеру полное знание о том, что такое смерть, и точную технологию, как руководить человеком в ее прохождении.
После смерти Самтена мы отправились в Лхасу, столицу Тибета. Это было трудное трехмесячное путешествие верхом. Оттуда мы продолжили наше паломничество к священным местам центрального и южного Тибета, которые связаны со святыми, царями и учеными, с седьмого века привносившими буддизм в Тибет. Мой мастер представлял собой сплав мастеров всех учений, и, благодаря его репутации, везде, где мы появлялись, его ждал восторженный прием.
Это восхитительное путешествие оставило много прекрасных воспоминаний. Тибетцы встают рано, стремясь полностью использовать естественное освещение. Мы ложились с сумерками и вставали перед восходом. Складывались палатки, последними – кухня и палатка моего мастера. С первыми лучами солнца яки, нагруженные нашим багажом, выступали в путь. Вперед отправлялся гонец, чтобы выбрать хорошее место для лагеря; примерно в полдень мы останавливались, разбивали лагерь и оставшуюся часть дня проводили там. Я любил, когда мы располагались у реки и был слышен шум воды. Мне нравилось также сидеть в палатке и слушать, как по крыше стучит дождь.
Мы путешествовали небольшой компанией, у нас было только около тридцати палаток. Днем я ехал рядом с моим мастером на золотистой лошади: он учил меня, рассказывал истории, занимался духовными упражнениями, составлял специальные упражнения для меня. Однажды, приближаясь к священному озеру Ямдрок Цо и уже увидев вдалеке бирюзовое сияние его вод, один из спутников мастера, Лама Цетен, стал умирать.
Смерть Ламы Цетена оказалась еще одним сильным поучением для меня. Он был учителем духовной жены моего мастера, Кхандро Церинг Чодрон, живущей и поныне. Многие в Тибете считают ее первой женщиной, посвятившей себя духовным занятиям; она – сокрытый мастер, и для меня – воплощение преданности; она учит уже самой простотой своего исполненного любви присутствия. Очень человечный, Лама Цетен воспринимался как родной дедушка. Это был довольно высокий, с седыми волосами человек за шестьдесят лет, от которого исходило ощущение естественной кротости и доброты. Он далеко продвинулся в занятиях медитацией; даже когда я находился рядом с ним, то испытывал чувство мира и покоя. Иногда он ругал меня, вызывая во мне страх, но, несмотря на свою строгость, он всегда сохранял свое тепло.
Лама Цетен умер необычно. Хотя невдалеке был монастырь, он отказался отправиться туда, сказав, что не хочет оставлять им труп, который придется убирать. Поэтому мы разбили лагерь как обычно, установив палатки по кругу. Кхандро ухаживала за Ламой Цетеном, поскольку он был ее учителем. Мы были одни с ней в его палатке, когда он вдруг позвал ее. Обычно он нежно называл ее «А-ми», что на его родном диалекте означало «мое дитя». «А-ми, – ласково сказал он, – подойди. Это уже происходит. Мне нечему больше тебя научить. Ты прекрасна такой, какая ты есть; я очень доволен тобой. Продолжай служить своему мастеру точно так же, как прежде».
Она тут же повернулась, чтобы выбежать из палатки, но он поймал ее за рукав. «Куда ты?», – спросил он. «Позвать Ринпоче», – ответила она.
«Не беспокой его, в этом нет нужды, – улыбнулся он. – Для мастера не существует расстояния». Сказав это, он устремил глаза к небу и отключился. Кхандро высвободила свой рукав из его пальцев и выбежала, чтобы позвать моего мастера. Я сидел, не в силах пошевелиться.
Я был поражен, что кто-то, смотрящий в лицо смерти, может обладать такой уверенностью. Лама Цетен мог позвать своего Ламу к себе, чтобы тот лично находился рядом с ним и помогал ему – любой другой жаждал бы этого, но он в этом не нуждался. Сейчас я понимаю, почему это было так. Он уже осознал присутствие своего мастера в себе самом. Джамьянг Кхьенце постоянно был в нем, в его уме и сердце; ни на одно мгновение он не чувствовал никакого разобщения.
Кхандро привела Джамьянга Кхьенце. Никогда не забуду, как он, согнувшись, вошел в палатку. Лишь посмотрев на лицо Ламы Цетена, он глядя ему в глаза, начал тихо смеяться. Он всегда называл его «Ла Ген» «старый Лама», в знак приязни. «Ла Ген, – сказал он, – не оставайся в этом состоянии!» Сейчас я понимаю, он увидел, что Лама Цетен выполняет определенное упражнение медитации, в котором занимающийся соединяет природу своего ума с пространством истины. «Ты же знаешь, Ла Ген, что при выполнении этого упражнения иногда могут возникнуть тонкие барьеры. Перестань. Я поведу тебя».
Замерев, я следил за тем, что произошло после этого, и, если бы я сам этого не видел, то не поверил бы, что такое возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142