Как только вы увидите это потрясающее равенство, это единство, вы становитесь радостны. И тогда у радости нет причины, она беспричинна.
Многие, рождаясь, не проживают дня или месяца, не вырастают из пелёнок, а я уже дожил до девяноста. Это тоже радость.
Сравнение… кто-то умер, только родившись, кто-то умер молодым, и человек спрашивает: «Мне девяносто, я долгую жизнь прожил, отчего же мне быть несчастным? Я счастлив, я пожил дольше, чем другие». Но если бы эти другие не умерли, что тогда? Если бы он был один во всем мире, был бы он счастлив? Представьте: весь мир исчез, остался один этот человек, нет зверей, нет птиц, нет камней, — ему не с чем себя сравнивать. Девяносто лет, ну и что? Все его счастье исчезнет, оно коренится в сравнении.
Дао говорит: «Если ты один, абсолютно один и твоё счастье при этом останется тем же, значит — ты достиг, — иначе ты не достиг».
«Сравнительное» счастье — это псевдо — счастье. «У меня машина, а у тебя нет. У тебя нет, вот я и счастлив». Тут есть что-то глупое: как я могу быть счастлив потому, что у тебя нет машины? «У меня дом, а у тебя нет. У тебя нет дома, вот я и счастлив». Такому счастью больше бы хотелось несчастья других, чем своего счастья. «Нет у тебя машины, — я счастлив, потому что ты несчастлив.» Логика — просто прелесть. Поймите эту логику, её арифметика очень проста. «Я счастлив, когда другие несчастливы, я буду ещё счастливей, если весь мир провалится в ад, тогда мне будет совсем хорошо». Такова эта логика, так человек мыслит.
В Калькутте я часта бывал в самом красивом в городе доме. Он был из мрамора, в самом деле прекрасный, отделанный с тонким вкусом, десять акров в центре Калькутты — что-то немыслимое. Хозяин любил дом без памяти; всякий раз, когда я гостил у него, он рассказывал о сделанных им новых улучшениях, водил показывать бассейн, зеленую лужайку… Но в последний раз, когда я у него был, он выглядел очень несчастным. «В чем дело? Ты ничего не показываешь. Ничего новенького?»
«Мне уже неинтересно. Ты же видишь, что мой сосед через дорогу построил дом ещё лучше, и пока я не сумею построить дом больше, не будет мне счастья».
У него же остался его прекрасный дом, но радость исчезла. «Что общего у твоего счастья с соседом? Ну построил дом больше, какое тебе дело? Твой-то дом остался тем же, а ты растерял своё счастье, значит ясно, — говорил я ему, — совершенно ясно, что ты был счастлив оттого, что сосед — бедный».
Наблюдайте, всегда наблюдайте. Нелепость и жестокость — быть счастливым, видя чужое несчастье. Так люди начинают двигаться в ложном направлении, становятся угнетателями, эксплуататорами, становятся опасны — это проклятье на человечестве, но логика у них та же. Вот что говорит этот человек: «Я счастливее других, многие умерли совсем юными, а мне уже девяносто. В этом моя радость».
Для всех нищета является нормой, а концом — смерть. Придерживаясь нормы и ожидая конца, о чем ещё можно печалиться?
«Почти все бедны, — говорит он, — потому быть бедным нормально. И все, конечно, умрут, умру и я. Я беден, и умру, все бедны, все умрут, отчего же чувствовать себя несчастным? Вот почему я счастлив».
Это — не счастье.
Но Конфуций воскликнул: «Прекрасно!»
На Конфуция это произвело сильное впечатление.
— Прекрасно!…. вот человек, знающий, как себя утешить.
В этой фразе проглядывает лукавая улыбка Ли-цзы. Он показывает, что на Конфуция это произвело огромное впечатление.
— Прекрасно!… вот человек, знающий, как себя утешить.
Для Конфуция цель — быть довольным жизнью, цель — иметь утешение. «Искать большего, — говорит Конфуций, — значит искать невозможного.» Это все, что может быть у человека, а этот человек знает, как себя утешить: он счастлив, что поёт.
Но Дао понимает, что утешение негативно, это не удовлетворение. Удовлетворение не имеет ничего общего с утешением, удовлетворённость — совсем другое измерение. Попытайтесь это понять:
утешение — рационализация своей ситуации; стараться не беспокоиться, стараться не обращать внимания, создать буферную зону вокруг себя. Гурджиев называет это «буфером»: каждый создаёт вокруг себя буферную зону, чтобы жизнь была не столь мучительна.
Буфера стоят на автомобилях, чтобы не трясло на ухабистой дороге, а жизнь очень ухабиста. Буфером служат пружины. Ухабы тяжёлой дороги смягчаются пружинами, чтобы вам не отбило печёнки. Так называемая «философия утешения» — это буферы. Вы видите, что бедны, вас окружает глубокое несчастье — создайте буфер. Сколько бедных? Миллионы бедных, так что же печалиться? Такова жизнь. Вы создали буфер, чтобы облегчить себе жизнь.
Вы больны, возникает чувство несчастья и горечи — пойдите в больницу, посмотрите на людей и почувствуете себя просто счастливым. Вы создали буфер: вы больны, но не в такой степени, как другие. Потеряли ногу — пойдите на угол, посмотрите на нищего, потерявшего обе ноги, и почувствуете утешение.
Это буферы — всегда смотреть на всех, у кого нет и того, что есть у тебя. Так жизнь становится спокойнее, удобнее, не трогает. Постепенно между вами и жизнью создаётся такая дистанция, что до вас через буфер ничего не доходит. Вы живёте, запечатанные в свои буферы, философии, утешения. Настанет день и жизнь кончится, но вы можете себя утешить: каждый умрёт, со мной не произойдет ничего особенного, не со мной одним Бог поступает так сурово. Можете обратиться к теории многих рождений: душа вечна, и вы родитесь снова. Можете считать, что умирает только тело, а что такое тело? Лишь кости и плоть, кровь и нечистота; ничего в нем хорошего, грязный мешок, пусть оно умирает, но ваша чистая душа пробудет вечно, — создан буфер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84