Их 896. Памятник строили 50 лет и открыли в 1888 году.
Мемориал Линкольна построен по типу афинского Парфенона. Это прямоугольное сооружение из светлого мрамора. Широкие ступеньки ведут к 36 дорическим колоннам – по числу американских штатов тех дней, когда был убит Линкольн. За колоннами – шестиметровая фигура четырнадцатого по счету президента США, освободителя рабов-негров, победителя в гражданской войне между Севером и Югом.
Попав в Вашингтон, каждый американец считает долгом навестить Линкольна. Мы видели тут стариков, хайкеров с рюкзаками, шумные стайки школьников, матерей с ребятишками, молодоженов из Калифорнии. Приход сюда – дань уважения великому американцу.
Но приходят сюда и с болью, с отчаянием и обидой. Весной 1968 года в аллее между Капитолийским холмом и мемориалом Линкольна возник «городок бедноты». Бедняки пришли сюда со всех концов страны, чтобы рассказать конгрессу и Белому дому о своем положении. В те дни вашингтонский корреспондент «Правды» сообщал в свою газету:
«Он сидит усталый, задумавшийся, положив сильные жилистые руки на подлокотники мраморного кресла. Его взгляд устремлен вдаль. Реактивный пассажирский самолет, идя на посадку, едва не касается верха деревьев, на которые задумчиво смотрит мраморный Линкольн. Ветер доносит запах свежераспиленных досок и сырой фанеры. Запах стройки. Человек всегда гордится созданием своих рук, радуется строительству. Этой же стройкой гордиться нельзя. У мраморных ступенек памятника строится городок бедных и голодных, которых привело сюда отчаяние.
Фанерные шалаши выстроились в шесть рядов. На стенках надписи: Алабама, Джорджия, Миссисипи, Луизиана… Город обнесен легкой изгородью. Молодые ребята с белыми повязками на рукавах охраняют его от провокаторов. Поодаль – полицейские на мотоциклах, дежурная пожарная машина, стайка чистеньких туристов с фотоаппаратами, кинокамерами.
У входа в город стоит автобус. Ночью приехали бедняки из штата Висконсин. Они спали в автобусе – в фанерном городе уже нет места. Кончаются строительные материалы, не из чего строить новые шалаши, а люди все прибывают и прибывают. Со всех концов страны…
Если вы не боитесь, что к вашему горлу подкатит комок, если вы умеете скрыть душевную боль, попросите разрешения войти в город и поговорить с бедняками. Вот стоит негритянка с четырьмя детьми. Пятый на руках. Она из Луизианы. Мужа смертельно ранили выстрелом из машины в прошлом году, когда он шел ночью с митинга батраков. Он умер, оставшись должником хозяина. Она до сих пор отрабатывает долги. Не только она. Вот десятилетний Джимми, ее старший, который сейчас воображает себя бейсбольным светилом, кидает и ловит воображаемый мяч, – он тоже работает с зари до зари. И восьмилетний Поль тоже работает. А шестилетняя Мэри, старшая из девочек, остается в доме за няньку. Почему плачет младшая на руках? Она хочет есть…
Или вот старый индеец из Южной Дакоты. Он, наверно, и сам не знает, когда он родился. Когда-то это была его земля, земля его предков. Теперь ему оставили лишь бесплодную пустыню, где не услышишь даже птичьего свиста, безжизненную коричневую пустыню, морщинистую и печальную, как его лицо. Старик так и не научился говорить по-английски. За него рассказывает 15-летняя внучка. Старший сын старика умер от туберкулеза. Средний сын умер от туберкулеза. Младший сын, ее отец, тоже умер от туберкулеза. Неожиданно девушку сотрясает приступ кашля. Она отворачивается, закрывает лицо руками, и нельзя понять, кашляет или рыдает.
А вот прихрамывающий молодой негр в поношенной военной форме с солдатской фляжкой на ремне.
– Это моя страна, это наша страна, – горячо говорит он. – Мой дед, мой отец и я строили в этой стране мосты, дороги. Все строили… Мой дед был рабом. Мой отец – полурабом. А я считаюсь свободным. Свободным… Но вот она, моя свобода… – Парень раздавил каблуком жестянку от кока-колы и отвернулся, чтобы не показать слабость.
В другом месте негритянский юноша спорит с туристом, на груди которого висит кинокамера. Они стоят по разные стороны изгороди. Я слышу лишь конец спора.
– Нам нечего делить, – говорит турист негру, – мы граждане одной страны, мы братья…
– Конечно, все так, мы граждане одной страны, – насмешливо говорит негр. – Ты, брат, сейчас поедешь к себе в загородный дом, а я, брат, вот тут, как собака, буду валяться…
Накрапывает дождь. Здание конгресса вдали растаяло в тумане. Как раз в это время там идет допрос вашингтонского полицейского начальника Патрика Мэрфи. Конгрессмены хотят знать: не была ли столичная полиция «либеральна» по отношению к неграм. Мэрфи отрицает это. Он бормочет что-то относительно функций полиции. «Вы должны усвоить единственную функцию, – гаркает на него один из государственных мужей, – хватать этих мерзавцев за шиворот, а если они сопротивляются – стрелять их!»
Вынырнув из тумана, реактивный самолет с гулом проносится над фанерными шалашами, едва не задевая кроны деревьев. Старик индеец следит за ним слезящимися глазами. Монашки в черных пелеринках проносят бидоны с кофе. Негритянка баюкает плачущую дочку. Мальчишка Джимми продолжает кидать и ловить воображаемый мяч.
– Ты знаешь, кто это? – спрашиваю я его, показывая на памятник Линкольну.
Джимми отрицательно качает головой.
– Это президент, который защищал негров…
Джимми перестает кидать мяч и вопросительно смотрит на мать…
Этот мальчишка Джимми еще ничего не знает. Не знает, каким будет его пробуждение от детства, не знает, какова его родословная…
Весной 1619 года в порт Джеймстаун пришел голландский корабль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156