И оттуда пешком направились к Ботаническому саду.
— Там закрыто, но можно погулять вокруг, — сказала я.
Билл кивнул. Все это время мы по большей части молчали. После того как я увела его из «Женского кружка» (не могла же я его там оставить), говорили мы только о поездке на автобусе — и все.
— Во сколько тебе обошлось такси? — спросила я.
— Порядочно. Пять сотен.
Билл шел медленнее, чем обычно. Наверное, из-за руки. Мы миновали стоянку у консерватории, афиши, возвещающие о концерте Баха, и оказались у маленькой частной парковки.
— Можно перелезть, — произнес Билл, глядя на ограду.
— Там наверняка охрана, — отозвалась я.
Как странно складывается порой. Несколько месяцев назад я была по другую сторону этой ограды, напилась там вместе с Лаймом и решала, надо мне с ним встречаться или нет.
— Как ты узнал, где я? — спросила я.
— Твой автоответчик. Я гонял таксиста по Паддингтону, пока не заметил ваш фургон на стоянке.
— А знаешь, я ведь только что целых полчаса записывала все, что я в тебе ненавижу.
Он посмотрел на меня и тут же уставился себе под ноги.
— Ну, раз написала, значит, ненавидишь, — пробормотал он.
Наконец мы нашли под деревом островок мягкой травы и уселись, глядя на Ботанический сад сквозь решетку.
Билл собрался с духом.
— Ты похитила платье моей сестры.
— Я и не то еще сделала.
Пауза. Кажется, я заставила его встревожиться всерьез.
— Я сказала ипохондрикам Паскалям, что ты оскорбил и унизил меня. Твое имя в Дорриго смешают с грязью.
— А-а, вот оно что. — Билл улыбнулся. — Уже смешали.
Некоторое время мы сидели молча.
— Ты был прав, — услышала я свой собственный голос.
— Насчет чего?
— Это было не лучшее время. Если бы ты устроил тогда эту поездку в Париж, все кончилось бы катастрофой.
— И что это означает?
— В смысле?
Билл улыбнулся.
— Ты знаешь, я не мастер выражать свои чувства. Означают ли твои слова, что для этого будет лучшее время?
Я вздохнула.
— He знаю.
Билл наклонился и поцеловал меня. Я знала, что к этому идет, и все же это оказалось сюрпризом. Сюрпризом, с которым сталкиваешься лицом к лицу. В конце концов я заволновалась, что придавлю его руку, и отстранилась.
— Я это, собственно, к чему... — начал Билл.
— Как, разве не к этому?
— Я хотел дать тебе одну вещь, — вздохнул он.
Я спохватилась, что опять его перебиваю.
Он просунул руку под повязку, в карман куртки, вытащил длинный белый конверт и протянул мне.
— И не спорь — просто бери, и все. Не беспокойся, меня там не будет, и, если ты никогда больше не захочешь меня видеть, ты и не увидишь.
Я открыла конверт. Билет до Парижа.
— Ты в любом случае можешь туда поехать.
Я посмотрела на него.
— Ты знал, что это расстроило меня больше всего, да?
Билл кивнул.
— Потому что это был первый и единственный раз, когда мужчина готов был сделать для меня что-то романтическое и удивительное...
— А я заявил, что ты отпугнула меня разговорами о свадьбе.
— И тем, что ругала мужчин.
— Но ты их действительно ругала.
— У меня были на то причины!
Я сама поразилась боли, прозвучавшей в моем голосе. Сколько же хлама мне придется выкинуть в ту чертову корзину?
Билл похлопал меня по руке и тяжело поднялся на ноги.
— Ты куда?
— Поеду в гостиницу.
— А зачем тебе гостиница?
— Не могу же я вернуться в квартиру. Агент сказал, что она уже занята.
— Поехали ко мне. Можешь лечь на диване.
— Да нет, правда, все в порядке. — Он отмахнулся. — Надо было извиниться — вот я и приехал и извинился.
— Нет.
И на этот раз уже я поцеловала его, обхватив за шею и изо всех сил стараясь удержать равновесие — чтобы не опрокинуть на землю нас обоих.
— Спасибо, — выдохнул он наконец.
— Это действительно билет в Париж?
— Да, действительно билет в Париж. — Билл пожал плечами. — Ты это заслужила. Прошла от фермы до Урунги в этом платье. Да еще под дождем.
— Прежде наслушавшись от тебя гнусностей.
— Да.
Я сунула конверт с билетом в карман.
— Раз такое дело, я его беру. Вообще-то, если бы я не встала и не сказала целой толпе незнакомого народу...
— Я слышал. Ты оставляешь за собой право быть романтиком.
— Ты подслушивал!
Он рассмеялся и снова пожал плечами.
— Натура у меня такая — подслушивать. С этим ничего не поделаешь.
Мы еще немного помолчали. И тут я кое о чем вспомнила.
— Погоди-ка...
Билл посмотрел на меня.
— Извини, но я должна спросить.
— Да?
— Знаю, я сама сказала, что оставляю за собой право на романтику. Но от права на здравый смысл я тоже не отказывалась. Для разнообразия.
— И что?
— У тебя было два билета в Париж. Один для тебя, когда ты собирался за Резиновым Клювиком, и один для меня — который...
— ...я так тебе и не дал. Ага. Я обменял их.
— На один?
— На один.
— То есть, когда я туда прилечу, тебя там не будет?
— Виктория! — Билл изобразил глубочайшее потрясение. — Почему это тебя так тревожит?!
— Вовсе не тревожит. — Он недоверчиво покосился на меня. — Все изменилось... точнее, меняется, прямо сейчас, и мне это нравится. Но, знаешь, с меня, пожалуй, хватит всяких неожиданностей.
Билл покачал головой.
— Даю тебе слово хорошего дорригойского мальчика, что этот билет только для тебя и только в Париж, и если бы я эти билеты не обменял, то потерял бы тысячи три, так что сделай мне одолжение и возьми его.
Я притворно вздохнула.
— Что происходит с моим правом на романтику?
Но пока мы неторопливо шли в поисках такси по Джордж-стрит, рука Билла опять нашла мою руку, и никогда еще в жизни я не чувствовала себя более романтично.
— Лучше бы все-таки поехал ко мне и устроился на диване, — произнесла я.
— Нет, действительно не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92