Тебе Брох вряд ли глянется, подумал я. Из соседнего дома вышла женщина, я увидел, что она открывает рот, потом Даниэль подошел к забору. Я рухнул на кровать: дурак, ругал я себя, зачем я сюда приперся, как я мог забыть, насколько мы с Даниэлем разные! Я повалялся всего несколько минут, но, когда вернулся в сад, Даниэля там не было. Я сел в шезлонг и принялся за «Лунатиков». Потом решил перечитать ту жаркую сцену между Эшем и матушкой Хентьен, но в этот момент на веранде соседского дома показался Даниэль. Он перепрыгнул через ограду. Он был на кураже. Соседка попросила помочь передвинуть шкаф, сказал он и пошел мыть руки под краном в нижнем этаже. Пиво будешь? – крикнул он. Да, крикнул я. И отложил книгу на траву. Он появился с двумя банками пива. Элизабет нас покинула? – спросил я. Скоро появится, сказал он. Разлегся на траве и стал пенять мне, что я прячусь в тени. Я смолчал. Вот это жизнь! – сказал он. Я смолчал. Здорово, да? – сказал он. Да, да, согласился я. Появилась Элизабет, она шла вдоль западной стороны дома. Я вскочил. Сказал: садись, я схожу за стулом. Она сказала, что и сама может принести. Я сходил на веранду и вернулся со складным стулом. Она все стояла. Спасибо, сказала она. Видала, какой джентльмен мой братишка? – сказал Даниэль. Да, откликнулась она. И села так, чтобы видеть и меня, и Даниэля. Я просто хотел произвести на нее впечатление, сказал я. Нет, ты слышишь, Элизабет? – сказал он. Слышу, сказала она. В детстве ты любил заявиться домой с букетом полевых цветов для мамы, помнишь? – спросил Даниэль. Я этого не забыл. Но сказал: нет, такого я не помню. Не помнишь? – сказал Даниэль. Матушка, конечно, расплывалась: уси-пуси, мамин мальчик, нередко тебе перепадал кусок булки, щедро посыпанный сахаром. Как-то я вышиб его у тебя из рук и затоптал в грязь под лестницей, помнишь? Нет, я вообще ничего из детства не помню, сказал я. Да тебе было лет семь, если не восемь, сказал он. А я тоже почти ничего не помню из детства, сказала Элизабет. Даниэль хохотнул. Почему ты смеешься? – сказала Элизабет. Да так, сказал он. Элизабет повесила голову, уставившись в колени, глаз мне было не видно. Вдруг она резко мотнула головой и встала. Вот, мне надо... – сказала она. И ушла. Я закрыл глаза. Даниэль молчал. Я думала о том, как он переиначил историю про булку: он успел сожрать не меньше половины, прежде чем я исхитрился отобрать и уронить в грязь. Я открыл глаза и взглянул на него, от вида его волосатой груди мне стало малость не по себе. Он лежал и шлепал узкими губами, потом сказал: ну и как она тебе? Нравится, сказал я. Он сел, отпил глоток, потом снова лег и стал смотреть в небо, все молча. Я поднялся и пошел по газону к аккуратной грядке, где росли салат, лук и сладкий горошек. Я подумал: вряд ли я продержусь целую неделю. Я выудил плеть гороха, и Даниэль крикнул: здорово Элизабет играется в натуральное хозяйство? Я выел все стручки с этой плети, вернулся к Даниэлю и сказал: я всегда мечтал развести огород, чтоб там росли горох, редиска и репа. Тогда Элизабет, сказал он, просто находка для тебя. Ты хочешь пристроить ее в хорошие руки? – сказал я. Он воззрился на меня: ты что хочешь сказать? Шутка, сказал я. Он не сводил с меня глаз, потом лег на спину и прикрыл их. Я сказал, что должен сочинить письмо, взял книгу и ушел от него. Я столкнулся с Элизабет на лестнице на второй этаж. У тебя чудесный огород, сказал я. Правда? – вспыхнула она. Да, я подъел горох. Она стояла ступенькой выше и смотрела на меня в упор, ее не тяжело носить на руках, снова подумал я. Ешь сколько хочешь, сказала она. Спасибо, сказал я. И отвел глаза. Элизабет пошла дальше вниз по лестнице. Зря я так быстро закруглил беседу, пожалел я. Поднялся к себе и брякнулся на кровать.Меня разбудил гром. Небо почернело, я продрог. Встал и закрыл окно. Небо простегала молния, и тут же хлынул ливень. Красота, глаз не оторвать.Я спустился в гостиную. Даниэль стоял возле двери на веранду. Буйство природы настроило меня на мирный лад, я подошел к брату и сказал: здорово, да? Что здорово? – сказал он. С яблонь посшибало все завязи, и горох, считай, пропал. Я посмотрел на горох: некоторые плети прибило к земле. Да ладно, сказал я, их же можно подвязать. Не думаю, сказал он. Я подвяжу, сказал я.Гроза длилась не вечность, и вот листва и трава заблестели на солнце. Я спросил Даниэля, где взять веревку. Узнай у Элизабет, сказал он. Я нашел ее на кухне. Похоже, она плакала. Она дала мне моток веревки и ножницы. Я вышел в сад. Под каждой яблоней лежало четыре, ну от силы пять сбитых завязей. Я подвязал плети гороха, минутное дело, и поднялся на веранду. В дом меня не тянуло.К обеду напряжение между Даниэлем и Элизабет так скакнуло вверх, что все мои попытки завязать застольную беседу прогорели. В конце концов наступила полная тишина. Что-то неодолимое стало раскручиваться, разрастаться внутри меня, и, не доев, я отложил нож, вилку, поднялся: спасибо за обед. Я заметил, как Даниэль зыркнул на меня, но не захотел встречаться с ним взглядом. Я поднялся к себе, взял куртку, вышел из дому. И отправился в привокзальный ресторан. Я тянул пиво, и меня точило беспокойство. Подошел мужчина с кружкой в руке, спросил, можно ли присесть. Я отфутболил его весьма хамски, но он все равно сел. Я перешел за другой стол. Между нами было три столика, он не сводил с меня глаз. Я сделал вид, что не чувствую взгляда. Допил кружку, принес еще пол-литра. Теперь я примостился с другого угла стола, спиной к нему. Я думал про Даниэля, как он выпрыгнул из поезда, а потом мыл руки, вернувшись от соседки, и что он смеялся над Элизабет. О ней я тоже думал. Пришел мой мучитель и сел напротив.
1 2 3