"Он нужен!"
Ганьшин уже снял тяжеловатую шубу на меху и меховую шапку. Носовым платком он протирал запотевшие очки. Без очков его лицо теряло обычную насмешливость, было несколько беспомощным и добрым. Уже известный профессор, теоретик-исследователь авиационных двигателей, он возглавлял винтомоторный отдел в Центральном научном институте авиации, постоянно бывал занят, сосредоточен на своих исследованиях и очень редко находил свободный вечер, чтобы встретиться с другом.
Бережков схватил обе руки Ганьшина и посмотрел ему в глаза.
- Подожди! Не надевай очков! Говори сразу! Скажи что попало, первую подвернувшуюся фразу. Пусть будет нелепость, ерунда, но говори, говори сразу!
Ошеломленный этим натиском, Ганьшин неловко улыбался. Бережков вглядывался в его близорукие глаза.
- Ну! - подгонял он.
- Интересная задачка, - проговорил Ганьшин. - И тебе хорошо за нее заплатят.
- Заплатят? - Бережков разжал пальцы, его руки вяло упали.
- Что ты?
- Надевай свои очки. Не то...
Бережков уныло покачал головой.
- Не то, Ганьшин...
- А я уверен, что ты увлечешься. Это интереснейший заказ. Я узнал о нем случайно и сразу объявил, что такую вещь может сделать только Бережков.
Ганьшин произносил фразы, которые раньше безошибочно действовали на Бережкова. Но тот сказал:
- А теперь ты врешь. Зачем?
- Вовсе не вру. Что с ним?
Ганьшину не нужен был ответ. Он знал от Марии Николаевны про подавленность, про тоску друга и составил вместе с ней небольшой заговор, чтобы как-то разбудить, воскресить прежнего жизнерадостного, вечно увлеченного, азартного и озорного Бережкова. Ганьшин никогда не одобрял прошлых заблуждений и метаний своего друга, считал, что Бережкову не следует ничем отвлекаться от работы в институте авиационных моторов, от навсегда избранного прямого пути, но на этот раз в виде исключения все-таки решил помочь ему отвлечься. Он отыскал для Бережкова, специально этим занявшись, конструкторскую серьезную задачу, сулящую к тому же, в случае успешного решения, немалый гонорар. А сие, как было известно с давних пор, обычно тоже задевало некоторые струнки Бережкова.
Однако что-то с первых слов было испорчено, с первых слов не удалось.
32
Вскоре все сидели в столовой. На электроплитке готовили кофе. Бережков не надел пиджака, так и остался в домашней фланелевой куртке. Лицо, раньше всегда розовое, заметно пожелтело, казалось обрюзгшим. Уголки губ уже не загибались ребячливо вверх. Ганьшин положил на скатерть небольшой пакет, обернутый в газету, - видимо, какие-то бумаги, передвинул его, многозначительно произнес: "Вот!" - и даже поднял по-бережковски указательный палец, но и этот прием, рассчитанный на неистребимое любопытство Бережкова, не произвел никакого действия.
- Что с тобой, Алексей?
- Ничего... Служу. Хожу на службу.
- Но ты как будто болен?
- Нет, температура не повышена.
- Духовная? Это я вижу.
Бережков усмехнулся:
- Ничего, бывает... Отлежусь.
- Но почему ты не спросишь, что я тебе принес?
- Я спрашивал.
- А этот сверток? Почему не крикнешь: покажи?
- Ну, покажи...
Сверток был раскрыт. Там оказались два американских журнала. В одном среди прочих рекламных объявлений целую страницу занимала реклама автомобиля "кросс" с несколькими фотоснимками.
На автомобиле был установлен мотор с воздушным охлаждением. В другом журнале, в обзорной серьезной статье, этому мотору было посвящено пятнадцать - двадцать строк. О нем там говорилось, как о последней технической новинке. Но никакого конструкторского описания, никаких расчетных данных, ни одного чертежа не приводилось.
- Надо спроектировать, - повторил Ганьшин, - тракторный мотор такого типа. Мотор в шестьдесят сил с воздушным охлаждением, с вентиляторным обдувом. Ищут конструктора. Кто сконструирует подобный мотор? Я ответил: Бережков! Только Бережков!
Далее Ганьшин очень ясно проанализировал задачу, произвел примерный расчет теплоотдачи, набросав на полях два-три уравнения.
- Для проектирования, - говорил он, - дают шесть месяцев. А у тебя это будет готово, знаю, в две недели. И заработаешь три тысячи рублей. Столько тебе будет уплачено по договору.
Бережков молча рассматривал снимки.
- Ну, что же ты молчишь? Сделаешь?
- Должно быть, сделаю. Спасибо тебе... Не хочется, а сделаю.
- Что с тобой? - снова спросил Ганьшин. - Чего же тебе хочется?
- Чего мне хочется? Когда-то ты хорошо понимал меня. А теперь... Теперь мы с тобой очень разные.
- Все-таки скажи.
- Мне хочется, - сказал Бережков, - чтобы конструкторы Америки рассматривали снимки моего мотора. Нашего мотора, Ганьшин! И говорили бы между собой: "Черт возьми, никакого конструкторского описания, никаких расчетных данных, как бы нам сделать такую вещь".
Ганьшин промолчал.
- Хочется необыкновенных дел! - продолжал Бережков. - Мне надоела служба, опротивел наш несчастный мотор в сто лошадиных сил, над которым мы возимся два года, который за это время безнадежно устарел. Все опротивело, друг... Ты помнишь, мне мечталось... Э, мало ли о чем мечталось?!
- Но мы с тобой теперь хорошо знаем, - сказал Ганьшин, - что в технике не бывает необыкновенного. Все подготовлено предыдущим развитием. Есть законы технической культуры, через них не перепрыгнешь.
- Вот в этом и проклятие!
- Почему? Ты просто хнычешь. У нас культура моторостроения развивается, мы движемся...
- Движемся... - Бережков махнул рукой.
Он не продолжал спора, опять стал безучастным. А Ганьшин высказывал свои мысли. Человек инженерного мышления ныне уже не может сомневаться, что советский авиамотор скоро будет создан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183