Скорей, скорей!
При крохотном заводике, в маленькой директорской квартире, на окнах которой красовались отнюдь не малиновые бархатные, а скромные полотняные занавески, обитал Подрайский.
Дверь открыл он сам.
- А, Алексей Николаевич! Какими судьбами? По делу? Великолепно... Люблю деловых людей.
Подрайский провел меня в столовую. Вещи были новенькие, видимо сделанные здесь же, в столярной мастерской завода, отсвечивали лаком.
- Да, все новое! - восклицает Подрайский, заметив, что я окинул взглядом комнату. - Из старой жизни ничего не взято... Все кануло. И в душе ничего старого.
Его черные живые глазки останавливаются на развешанных веером портретах. Рядом с Марксом - выдающиеся представительницы коммунистического женского движения: Клара Цеткин, Роза Люксембург, кажется, Коллонтай...
Я повторяю:
- У меня к вам срочное дело, Анатолий Викентьевич!
- О делах успеется... Лелечка! Алексей Николаевич, знакомьтесь с моей женой.
Я, конечно, ничем не выражаю удивление, когда вместо Елизаветы Павловны, почтенной дамы, чьим именем был в свое время назван таинственный "лизит", меня приветствует довольно юная особа. Она шутливо восклицает:
- Рукопожатия отменяются!
Таков текст распространенного в те времена плаката. Я отвешиваю поклон. Супруга Подрайского откидывает со лба короткие пышные волосы. Глядит она победоносно. Загорелая, в грубоватой, армейского сукна юбке, в ладных полумужских сапожках. Весьма современный вид!
Однако сейчас меня интересует отнюдь не хозяйка дома.
- Анатолий Викентьевич, мне нужна всего одна бутыль...
- Бутылочка всегда найдется в нашем доме.
Жена моментально подхватывает этот сигнал. Раскрываются дверцы буфета. На столе появляются водка, сало, хлеб, соленые огурчики.
- Не взыщите: угощение пролетарское, - говорит современная женщина.
Хозяин собственноручно накладывает мне соленых рыжиков. Его руки, которые я в последний раз видел заскорузлыми, желтыми, теперь пополнели, порозовели.
Из кухни выплывает сковородка жареной, потрясающе румяной картошки. Мы беседуем о том о сем. Лелечка несколько дней не была в Москве и сейчас выражает неудовольствие. Как это я не знаю, сколько еще магазинов появилось на Петровке? Правда ли, что в Столешниковом открылась кондитерская?
Меня жгуче интересует другое: достану ли я у Подрайского то, что до зарезу мне необходимо? Впрочем, меня волнует и другой вопрос: предложат ли мне еще жареной картошки? Проклятый аппетит...
Но что поделаешь, если с утра во рту ничего не было, кроме нескольких ложек опостылевшей каши?!
Подрайский любезно угощает:
- Разрешите наполнить вашу рюмку, Алексей Николаевич! Выпьем за вас, за вашу энергию, ваше будущее!
Супруга Подрайского значительно добавляет:
- Теперь жизнь повернулась к энергичным людям.
Подкрепившись, я и сам ощущаю прилив энергии.
- Анатолий Викентьевич, придумана потрясающая вещь. Нужна ваша помощь.
- С удовольствием, с удовольствием, - мурлычет Подрайский.
Я с удивлением узнаю интонации прежнего Бархатного Кота. Благосклонно взирая на меня, он поддакивает супруге:
- Лелечка права. Государство снова открыло дорогу энергичным людям.
- Да, да, - соглашаюсь я. - И вот потребовалась бутыль хлористого магния.
- К вашим услугам... И даже без всякой накидки. Так сказать, по себестоимости.
Вот черт, как выговорить, что я приехал за бутылью без гроша в кармане? Я бормочу:
- Но я... Но мне... Поверьте мне, Анатолий Викентьевич, на недельку в долг... Пущу мельницу и расплачусь!
- Мельницу?
- Да, прелестное изобретение, - спешу объяснить я. - Совершенно оригинальное...
Бархатный Кот наклоняется ко мне, с интересом выспрашивает о мельнице.
- Все понятно, - говорит наконец он. - Едем!
- Куда?
- Подкатим прямо к вашему особнячку... Получите бутыль, так сказать, с доставкой на дом... Сам довезу вас на машине.
- Только не на машине!
Это протестует Лелечка. Ее крупные ноздри выразительно потягивают воздух, и я вспоминаю запахи скипидара, пропитавшие облезлый "фиат" Подрайского.
- Поедешь на Еруслане, - решает она. - Сейчас скажу, чтоб подавали к крыльцу нашу конармию.
Меня несколько страшит неожиданная услужливость Подрайского, но предложение весьма кстати. Как иначе я дотащусь со своей драгоценной ношей?
Вскоре мы с Подрайским усаживаемся в заводской тарантас, у наших ног покоится в корзине с соломой заветная бутыль. Мой благодетель, указав на широкую спину кучера, подносит палец ко рту и шепчет:
- Тссс... Ни слова!
9
Подрайский помог мне втащить бутыль в особняк.
- Буду в Москве, - загляну к вам.
- Разумеется, разумеется.
Он повертелся, пожелал удачи и исчез.
"Удачи, удачи..." - напевал я. Немедленно из листа жести я соорудил примитивный противень, поставил туда решето, наполненное толченым булыжником, и залил раствором. Затем в прекраснейшем настроении я отправился к Маше. Она принялась угощать меня все той же кашей - это после того, как меня попотчевали у Подрайских!
Нет, хватит с меня разбухших зерен!
Я уговорил бедную сестрицу продать на рынке всю оставшуюся рожь, вырученные деньги пойдут, как я выразился, на капитальные затраты. Пока, Маша, мы с тобой кое-как просуществуем, а через несколько дней... О, через несколько дней мельница вознаградит своего творца, к нему рекой потекут деньги. Это обеспечит ему, твоему славному братцу, независимость, свободу творчества. И он возьмется за серьезные, большие изобретения - за автомобильные, за авиационные моторы! И, может быть, у него - позволь, Маша, помечтать - будет собственный экспериментальный завод моторов. Как это тебе нравится - экспериментальный завод вольного изобретателя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183