Но что толку обвинять мертвых.
Вскоре приедет Постум, и все решится. Элий бродил по улицам с самого утра. Ноги ныли. Он выпил кофе в маленькой таверне и вновь отправился бродить. Усидеть на месте он не мог. Завтра утром к началу заседания Большого Совета в Лютецию должен приехать Постум. Тайно.
Молодой светловолосый галл с золотым торквесом на шее остановил Элия на улице Кота, который ловит рыбу.
— Я — художник. На чердаке у меня мастерская. Зайди, приятель, я плачу по десять сестерциев за час позирования.
Элий поднялся по деревянной лесенке под самую крышу. Лестница был узка и темна, а мастерская огромна и затоплена светом. В потоках этого золотистого света плавали белые льдины необработанного мрамора. Холсты стояли прислоненные к стенам, являя посетителю серебристую изнанку холста. Две девицы сидели в обнимку на низком ложе, покрытом истертым шерстяным одеялом, и курили. То ли табак, то ли травку — от пряного сиреневого дыма слегка кружилась голова. Обе девушки были золотоволосы и белокожи. Такими бывают лишь юные девушки в Галлии. Мать Элия была уроженкой Лютеции. От нее и он унаследовал необычную для римлянина бледность и серые глаза.
При виде Элия девушки вскочили и захлопали в ладоши.
— Правда, он то, что нам нужно? — спросил художник, разливая по бокалам вино. — Лицо настоящего патриция. Подлинная находка.
Он усадил Элия на деревянный табурет, накинул белую драпировку, повернул голову к свету.
— Я тоже попробую его писать! — воскликнула одна из девушек. — Такой характерный старик!
Старик…
«Неужели я — старик?» Элию сделалось не по себе. Еще несколько лет назад он почитал себя молодым. Почти мальчишкой. Ему же только тридцать пять. Неужто старик?
Одна из девушек принялась рисовать углем голову Элия, другая взялась за цветные мелки. Но работа ей быстро наскучила. Она вновь повалилась на ложе и закурила.
— А ты слышала: говорят, Элий жив, его видели в Альбионе, — сказала та, что рисовала.
— Какой это Элий? Это самозванец, — хихикнула вторая.
— Элий, точно Элий. Говорят, он полубог и бессмертен. То есть он может умереть от старости, но не от пули.
— Девочки, нельзя ли помолчать! — воскликнул художник. Сам он писал быстро, с азартом, голова уже появилась на холсте — особенно удались глаза и лоб с начесанными до самых бровей седыми волосами. Неожиданно художник отбросил кисти.
— Нет, невозможно. Ну скажи, можно смоделировать такой нос? Это что-то невозможное… Да и не старик он вовсе. Волосы седые. А лицо…
Он уже взял мастихин, чтобы снять с холста краску, и замер, уставившись на Элия. Потом полез на полку, снял огромный красочный кодекс, перелистнул страницы.
— Мика! — позвал художницу. Та подошла, заглянула через плечо, потом посмотрела на Элия. Тот не двигался, он прекрасно понял, что они рассматривают. Но не стал ни опровергать, ни подтверждать их догадку. Ему вдруг захотелось быть никем — безымянным бродягой с интересным лицом, которого художник может остановить на улице и пригласить к себе в мастерскую позировать за пару сестерциев. Однако вопроса не последовало. Художник захлопнул кодекс, поставил его на полку, затем вернулся к холсту и принялся работать. Элий сидел не шелохнувшись, как и положено сидеть старику, уставшему после долгого пути. Только это не конец, а середина дороги, и впереди еще столько рытвин и ухабов, столько бед, что невольно замирает сердце.
А что если оставить борьбу и стать в самом деле никем? Позировать в мастерских, болтать с художниками. Надеть на изуродованную шею золотой торквес… Курить травку. О нем в многочисленных маленьких кафе Лютеции будут ходить легенды.
«Как похож, — будут шептать вслед. — Или в самом деле он?..»
В мраморе Марция изваяла его Аполлоном. Потом, закутанный в тогу, он стоял на римских перекрестках. Теперь на выставках в Лютеции то на одной картине, то на другой мелькнет клошар с лицом римского патриция.
Мгновение такая жизнь казалась ему почти желанной…
— Однако, хватит! — воскликнул художник, промывая кисти растворителем. — Не отправиться ли нам в таверну, папаша, да не пропустить ли по стаканчику винца?
Глава 27
Июльские игры 1976 года (продолжение)

«Сегодня в Лютеции открывается заседание Большого Совета. Ходят слухи, что на нем произойдет нечто экстраординарное».
«Новым префектом претории назначен Блез».
«Акта диурна», 9-й день до Календ Августа
Авл Домиций ехал всю ночь, вот-вот он должен был выехать в Галлию. Постум спал, завернувшись в пурпурное одеяло. На границе пурпурную «триеру» никто не посмеет остановить. Они помчатся дальше и… Против воли сердце Авла начинало биться чересчур сильно. Летиция. Она ждет его. Именно его, Авла. Он помнил ее странное: «Не здесь». Да, да, не в Риме, не в Италии. Но в Лютеции. В этом городе любви все обещанное исполнится.
— Скоро приедем? — спросил Постум, просыпаясь и вглядываясь в мелькание огней за стеклами.
— Скоро. — Еще не светало.
— Я увижу отца. Первый раз…
— Что? — «Триера» дернулась и едва не слетела в кювет. Авл вцепился пальцами в руль. — Что ты сказал. Август? — его не удивило то, что годовалый малыш говорит почти как взрослый. Он поразился лишь тому, что тот сказал.
— Так ты не знаешь? Папа и мама ждут меня в Лютеции, — пробормотал Постум, вновь засыпая. В этом новом сне слышался плеск волн и блестели огни огромного города. Одетая в гранит набережная, удивительные здания. Огромная триумфальная арка. Башня из железа, пронзающая небо. И отец в белой тунике, ветер треплет его седые волосы. Что отец сед, это Постум знал точно, он помнил, как Гет сказал: он теперь совсем седой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104