Катана. Это достаточно древнее оружие, но у меня сравнительно новый образец — начало века. Они каким-то специальным образом обрабатывают лезвие — оно не тупится, но зато его нельзя трогать руками.— Такое острое?— Острое, конечно… Но трогать нельзя потому, что от этого портится металл.— Хм… — Настя нахмурилась, — Металл окисляется от прикосновения?… Интересно как… А это?— Как тебе нравится все большое! — хозяин дома рассмеялся, — Это очень редкая штука — германский меч конца шестнадцатого века. Видишь, какой длинный черен?… И две крестовины. Потому что это двуручный меч, им только двумя руками управиться можно, тяжелый очень…— И ржавый… Лезвие из железа, конечно, нержавеющих сплавов тогда не было… А это?…— А это вот, целая серия, русское боевое оружие девятнадцатого века. Драгунские палаши — вот это образца 1798 года — видишь, более массивный эфес?… Этот, поизящнее, 1806 года. Это офицерские палаши, а вон тот — солдатский. Похож, только без позолоты… А это вот, с круглой гардой… ну, чашечка такая, видишь?… Это шпаги. Вот это кавалерийская, офицерская. А это гражданская — носилась при мундире, больше для выпендрежа, но, в принципе, могла быть и боевым оружием…— А эта кривуля?— Эта, как ты выразилась, «кривуля» — сабля офицера русского флота образца 1811 года. А рядом — более поздний образец, восемьсот пятьдесят пятого. Уже менее изогнутое лезвие, видишь?…И Настя выслушала подробную и вдохновенную лекцию о видах холодного оружия — рубящего, колющего и режущего. О доброй сотне разновидностей ножей, боевых и охотничьих, о клеймах известных мастеров-оружейников и оружейных заводов, о смене вооружения в русской армии — с конца семнадцатого века и по нынешний день… О том, как какой-то чудак из Правительства, тоже пытавшийся коллекционировать оружие, заявил Малышеву на полном серьезе, будто купил недавно за сумасшедшие деньги редчайший образец «палицы Дагда», и о том, как вытянулось у коллекционера лицо, когда хохочущий Малышев сообщил ему, что Дагду — это ирландское божество, и палица его, соответственно, штука исключительно мифологическая. О том, что самый нетребовательный в смысле изобретения холодного оружия народ — китайцы, ибо китайцы способны превратить в боевое оружие не только простую палку, но и имеют на свою счету вещи вовсе невообразимые — боевое коромысло со смешным названием «бяньдан», боевые вилы и даже боевые грабли, именуемые словом «ба»…— Красивые штуки, — оценила Настя, рассмотрев, потрогав и примерив к руке, — Красивые, но жуткие. Ели они действительно настоящие, значит, когда-то ими убивали, — она передернула плечами, потом присмотрелась к маленькой подставке в углу.Там висел единственный нож — небольшой, сантиметров тридцать пять в длину, с двойной цепью из плоских звеньев. Отделанные темным металлом ножны погнуты, кое-где сколота эмаль. Настя подошла, присмотрелась… В верхней части рукояти — маленькая эмблема: две молнии. Тот же знак вперемешку с черепами — на звеньях цепи. В центре рукояти — орел с распростертыми крыльями, держащий в лапах свастику.— Что это? — она, нахмурившись, обернулась к Малышеву.— Немецкий табельный кинжал подразделения СС образца тридцать шестого года, — ответил он, — Кстати, чуть не единственный экземпляр здесь, за подлинность которого можно ручаться. Трофей. Дед привез с войны. Правда, так и не рассказал никогда, при каких обстоятельствах он его получил. Вообще не любил про войну рассказывать. Когда я был маленький, все время его доставал — ну как же, дед фронтовик, герой, Берлин брал, между прочим… Он отнекивался, а потом однажды сказал: война не героизм. Это вши, голод и смерть, и вспоминать об этом не хочется…— Так странно… — сказала Настя.— Что?Но она не ответила.Странно, что когда он говорил о деде, у него менялось лицо, как будто на минутку выглядывал из этого сильного, взрослого человека, self-made man, маленький мальчик. Странно, что здесь, в своем доме, он так не похож на того Сергея Малышева, которого она увидела впервые на вручении грантов и того, что встречал ее в ресторане на Маяковке. Странно, что она свыклась с мыслью, будто этот недостижимый для нее мужчина может быть рядом, может секретничать с ее сестрой, чтобы сделать ей подарок, может думать о ней, заботиться о ней, выслушивать ее исповеди…И ведь только здесь, в этом его огромном доме, полном дорогостоящих диковинок и невидимой, но явно существующей прислуги, она поняла, какая пропасть их разделяет. Она, конечно, понимала и раньше, что он богат и принадлежит, как сказали бы в девятнадцатом веке, к иному кругу, в который ей никогда не войти. Но только здесь, в его доме, она поняла, насколько далека от него, от таких как он, и уже не просто подивилась в очередной раз капризу богатого властного человека, объевшегося пирожными и захотевшего вдруг черного хлебца. Ей стало страшно и обидно: зачем он все это делает, зачем заставляет ее поверить, будто она ему нужна? Ведь так больно, так больно будет потом расставаться с этой сказкой!…Но ничего этого она ему не сказала. Спросила невпопад:— У тебя часто бывают гости?Он пожал плечами:— Иногда. Большинство моих друзей здесь же живут, в Озерках. Но мы и работаем вместе, поэтому вне работы видимся редко. Разве что, с Олегом Старцевым. Если надо какой-то прием провести, для этого есть специально отведенное место, тоже здесь, в поселке. Там и кухня, и прислуга, и места побольше… Но, честно говоря, я не часто кого-то к себе приглашаю. — он вдруг задумался, помолчал, а потом сказал смущенно, — Ха!… Я только сейчас понял… Представь себе, ты — первая женщина, которая сюда приезжает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126