Заготовлены были гостинцы для всех тетиТериных отпрысков, и кто-то посоветовал записать и отправить видеописьмо – с видом родного города, улиц, развалин монастыря, проспектов, просторов… Идея понравилась, договорились о камере напрокат.
С утра пошел дождь, мелкий, гадостный, серым сукном занавесивший окна. У Димки на щеках выступили диатезные пятна, и жалко было смотреть на него. Олег все не ехал, хотя договорились же, что машина нужна точно ко времени. Она нервничала, сломала ноготь, а из зеркала вдруг мельком глянула на нее растрепанная испуганная девочка. Но всего на мгновение: тут же заострились и посерели черты, обозначились лиловатые впадины под глазами. Она ужасно выглядела.
Олег наконец приехал, был отчитан за опоздание, и они покатили по городу – мимо фонтанов, смешавших свои струи с дождем, мимо Дворца культуры, куда бегали со Стасей на танцульки, кафе-мороженого, где тайком от родителей поглощались несметные порции пломбира с малиновым сиропом, от которого ныли зубы, мимо парка, мимо родильного дома, больничного сквера, церкви, школы – мимо, мимо, мимо… Город наполнился воспоминаниями, красным мерцал хищный глаз камеры, и, должно быть, из-за дождя, вспоминалось все как-то грустно, нежно, прозрачно.
Снимали и в доме. Димка усажен был за пианино и сбивчиво, но старательно исполнил пьесу. Неизвестно откуда взялся Димкин носок, попавший в кадр, – одинокий детский носочек в чисто убранной гостиной.
А потом Юля сидела за кухонным столом под оранжевым тети-Териным абажуром и читала на память Ленины стихи, печальные и дерзкие. Леня давно уже не пишет стихов, переводит технические статьи с иврита на русский и обратно, а жаль. Когда-то он сам заносчиво декламировал их с игрушечной эстрады клуба, закинув голову и не глядя в зал, преодолевая согласные, чуть заикаясь, выпевал нагловатые рифмы и посвящал их Юле. Она припомнила и это, улыбаясь в камеру, а Олег барабанил пальцами по крышке стола.
– Так вот мы и живем. Все у меня хорошо, лучше и быть не может. Димка растет. Все замечательно.
Голос ее подвел, дрогнул, она стушевалась. Оператор пообещал лишнее вырезать и ушел. Засобирался Олег.
– Сегодня не мой день. – В прихожей она прижалась к его куртке, пахнувшей машиной и сыростью. – Когда теперь?
– Не знаю, – он растрепал ей волосы, – я ведь на чемоданах сижу. Вот только дождусь звонка…
– Зачем ты ему вдруг понадобился? – Она смотрела снизу, отмечая, что побрит он неважно, ворот рубашки затрепался. Понимала, что это чушь, но все казалось, что та, другая, с которой его приходилось делить, совсем за ним не следит, не любит и не жалеет. – Перед отъездом забеги. Или хоть позвони, Олежек. Ладно?
Почему иные встречи бывают так несвоевременны? Произойди это десять, пусть даже пять лет назад, все было бы по-другому. Или только так кажется? Тогда они были глупее, моложе, безрассуднее, жизнь казалась полной случайностей. У Олега растет дочь, младше Димки на два года, глазастая вертушка, похожая на отца. Конечно же, он ее не оставит.
– А как ты думаешь, у нас получилась бы красивая дочка? – спросила она однажды, только однажды, больше к этому разговору не возвращались.
Обычно она писала Стасе долгие и обстоятельные письма с подробным изложением событий и дел. Письма писались часто, в них едва помещались текущие дни недели. За тридевять земель Стася знала, какой костюм купила Юля, как складываются ее отношения с шефом, с сыном, с Олегом.
А теперь эта дурацкая идея с видеозаписью спутала привычное общение. Приходилось подводить какие-то итоги, дебет-кредит прожитых лет. И вроде бы сальдо вырисовывалось положительное, но что-то было не так, что-то неправильно…
– И вот, тетя Рита, представьте, на старости лет я врюхалась по уши в водителя грузовика!
– Да уж, на старости лет, – засмеялась тетя Рита, но что-то не слишком весело. – И дежуришь у телефона сутками? И ждешь до утра, а потом не до работы, и юбка за две недели увеличивается и начинает сползать… А когда он пьян, идет не к жене, а к тебе, и говорит, что дома плохо, что если бы не дочь, но дочь он не бросит…
– А я ему тапочки купила, он приходит и сразу переобувается…
– И помазок? И бритвенный прибор?
– …И махровый халат… Что я вам рассказываю, тетя Рита, вы же все знаете без меня!
– Все это повторяется, Юлечка, тысячи раз. И тысячи женщин делают все так одинаково! Никакой фантазии!
– Дура я, да, тетя Рита?
– Ты просто женщина.
– Все это очень глупо, но вот болит же до невозможности здесь, в самой середине, кажется, что грудь разорвется, не выдержишь… И вот приходит этот доктор, от которого воняет бензином, и все забывается. Почему все так поздно? Какая несправедливая жизнь…
– Юлечка, дорогая, – тетя Рита вздыхает, – видишь ли, жизнь здесь совершенно ни при чем. Твой Олег давно вышел из возраста Ромео. Он сам должен все решать. И если не решает, значит, либо не может, либо не хочет.
– Но почему? Ведь любит же, знаю, что любит!
– Страх расстаться с привычками гораздо сильнее, чем кажется… А впрочем, я почему-то уверена, что у вас все будет прекрасно. Ведь кто-то же должен быть счастлив?
«Стася, я думаю, мою посылочку ты уже получила. Напиши, понравились ли гостинцы. Я знаю, что тетя Тера очень любит Палех, вот приобрела для нее шкатулочку. У меня все нормально. Я не сказала, там в машине, когда мы снимали город, был водитель, он попадал в кадр. Это и есть Олег. Как он тебе понравился?»
Она бросила ручку и разревелась. Все нормально, жизнь превратилась в ожидание его отъезда. Медленная казнь. Мерзавец, негодяй, , гулена, черти несли его под крылышко к отцу-деспоту!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73