Рут в комнате не было. По всему туалетному столику разбросана косметика — всякие баночки, тушь, губная помада; кровать не смята. Или смята и застелена вновь. Ведь, слава богу, уже два часа. Она, наверно, у себя в студии, работает сидит. Он подумал было, не пойти ли к ней туда, чтобы немедленно выяснить, что случилось на вечеринке, и разрешить недоразумение, но ноги у него были совсем ватные, и он вернулся в свою комнату отлежаться и прийти в себя.
Он проснулся перед ужином, чувствуя себя полым, как тростник. Плеснув себе в лицо воды и пригладив волосы гелем, он опять потащился к двери Рут. На этот раз, едва костяшки пальцев прикоснулись к дереву, дверь распахнулась настежь.
Перед ним стояла Рут — маленькая, холодная, злая, неприступная, в лице ни кровинки, глаза — как две ледышки.
— Ну и дерьмо же ты, — сказала она.
— Ноя…
— Рассказывай Джейн Шайи свои байки, — прорычала она, и дверь захлопнулась с оглушительным стуком, отдавшимся эхом по всему дому.
Он хотел повернуть дверную ручку, назвать Рут по имени, оправдаться перед ней, но тут услышал скрежет дерева по дереву, и дверь содрогнулась — ее приперли чем-то тяжеленным из наследственной мебели. Все же он взялся за ручку. Повернуться она повернулась, но дверь не подалась — куда там.
Выходит, так оно и есть — она видела его с Джейн Шайи. Он был огорчен, конечно, но вины за собой не ощущал. Ну не ощущал, и все. И пока он так стоял в коридоре и мимо него потоком шли на ужин колонисты, приветствуя его кивками и понимающими улыбочками, в нем крепло чувство, что на него возвели напраслину, что его обидели и унизили, приговорили без суда и следствия. У Рут характерец тот еще — ему ли этого не знать, — и нечего ему стоять препираться с ней через закрытую дверь на виду у фыркающих в кулак известных композиторов и еврейских знаменитостей. В конце концов, он уже добрых две минуты простоял тут, как истукан. Он пожал плечами и пошел вниз ужинать.
В последующие дни он не раз подкатывался к Рут, надеясь оправдаться, объясниться — хотя, видит бог, он не сделал ничего худого, разве что не проявил должного почтения к ее закидонам. Но она не желала разговаривать ни в какую. Игнорировала его на людях, не отвечала на его стук, проводила все больше и больше времени, окопавшись в своей студии. Вся эта история начинала уже его угнетать, и чем сильнее он был угнетен, тем чаще ловил себя на том, что ищет общества Джейн Шайн — на коктейлях, за ужином, у бильярдного стола в утренние часы. Он прекрасно знал, что играет с огнем, но не только холодность Рут на него давила — еще и ход его предприятия, а Джейн Шайн с ее сочувственной улыбкой, лучезарными глазами и осведомленностью насчет рыб, казалось, понимала его беды.
Самая большая беда с его предприятием заключалась в том, что оно было полнейшей утопией. Если белая карликовая элассома и существовала когда-то в природе, то она вымерла уже, как динозавр или дронт, — так, по крайней мере, ему теперь представлялось. Он объявил, что предлагает вознаграждение — пятьдесят долларов за рыбу — всем энтомологам, ихтиологам и аквариумистам-любителям, забрасывающим неводы во всевозможные заводи, старицы, ручьи, болота, лужи и водопады штата Джорджия, но все без толку. Его собственные сети кишели всякой всячиной: мальками колюшки и сомика, черепахами, лягушками, новорожденными водяными змеями размером со щеточку для курительной трубки и целыми пригоршнями окефенокской элассомы (все до одной, конечно, коричневые, неизменно и удручающе коричневые, цвета дерьма и тоски). Хоть бы один молочно-белый мутант показал свою чешуйчатую головку. В конце концов, одолеваемый скукой и нетерпением, он, вопреки своему первоначальному намерению, стал заселять аквариум. Он просто не мог ничего с собой поделать для начала он выпустил туда примерно сотню элассом — все, разумеется, равномерно-унылого коричневого цвета, хотя у некоторых самцов, если направить свет определенным образом, наблюдался обнадеживающий сероватый оттенок. Рыбки, едва достигавшие в длину дюйма с четвертью, чуть ли не бесследно растворились в необъятной толще двух сотен галлонов воды, и он начал думать, что меньший по объему аквариум послужил бы его целям ничуть не хуже. Но как бы то ни было, первые обитатели появились, и он был взволнован не меньше, чем восьми лет от роду, когда отец подарил ему в день рождения первый десятигаллоновый аквариум. На следующий день он добавил еще сотню карликовых элассом и кое-что из других видов — пресноводного солнечника, ушастого окуня, флоридскую гетерандрию, золотистого фундулюса и шуструю стайку бычков размером с ноготь, чтобы патрулировали дно.
Но, проснувшись на следующее утро — это был как раз день вечеринки, — он обнаружил тридцать своих карликов плавающими брюхом кверху на поверхности, уже покрытой пленкой слизи. Концентрация ионов водорода была в норме — слегка кислая реакция, как в торфянистых водах самих болот. Озадаченный, он выловил бледные раздувшиеся трупики и закопал их в цветочную клумбу под окном. Вернувшись к аквариуму позже в тот же день, он увидел, что передохла уже половина всех рыб и даже бычки плавают у самой поверхности на последнем издыхании — а эти-то живучи, как черти.
Ясно, что допущен какой-то серьезный прокол; в поисках ответа он принялся листать том «Редких аквариумных рыб» Аксельрода.
Из раздела «Агрессивные организмы» он увидел, что в сотворенный им непорочный мир проникли зловредные существа. Одноклеточные — он вспомнил начатки биологии, которые проходил, — эти коварные хвостатые микроорганизмы бурно размножаются в воде — его воде!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127