Ты с каких это пор хлеб покупаешь?— С таких. Я это… у Ирки живу. Помнишь?— То-то я давно тебя не вижу! И пить, небось, бросил.— Так, это… не одобряет! Говорит — ты пьяный на клоуна похож.— Не на клоуна, Вася. На артиста! Артист — это звучит охуительно гордо. Пошли на улицу!На улице я повертел в руках хлеб и отдал ему:— Что это я действительно его несу? На, забери. Ну-с, вино какой страны мы предпочитаем в это время суток?— Уйди, зараза, я трезвенник! — Он сунул хлеб в пакет и вдруг сказал, — пива бы для начала… Ирка придет где-то в семь. Я там суп варю и всякое такое прочее. У нас четыре часа. Успеем? Только чинно и благородно.— Старик, будет как в сказке! И чинно тебе, и благородно, и прочее.
…Пиво с водкой — это самый популярный российский коктейль. Но если Вася именно мешал это дело перед употреблением, то я предпочитал смешивать компоненты в желудке. Как в детском саде — ложку каши, глоток молока. Стопарь водки — стакан пива. И черный хлебушек, как водится.Суп мы сварили совместно. Трудного в этом процессе для двух мужиков, находящихся в приступе вдохновения, ничего нет. Через два часа мы запели — сначала тихо, потом чуть громче. Гитара была мне знакома. На ней еще, если присмотреться, остались мелкие точки высохшей крови. Моей крови. С Васи, конечно, певец — как с хуя голубец. Но всегда, сколько я его знаю, старался не испортить песню. И не орал, как другие, дурниной. Так, мычит что-то. Бэк-вокалист, ебать его в сраку.— Ты знаешь, Алкаш, я ведь у нее, у Ирки, на второй день остался. Я у нее записную книжку забыл. Записывал ее рабочий номер телефона и там же и забыл. Утром проснулись с тобой — это еще у Федора было, хотел звякнуть, а книжки нет. Думал — потерял, сначала. Потом, думаю, дай схожу вечерком, как она с работы придет. Пришел, а она уборку заканчивает. Мы ж там, если помнишь, такое устроили! Я с вином пришел. Сухое какое-то, так, понт один, а не выпивка. А она полфужера выпила и больше не пьет. Качает этот фужер в руке. И я не стал. Что там пить-то? Квас. Она молчит. И я молчу. Непонятно. Потом говорит — ты помнишь, что вчера говорил? А я, Алкаш, и понятия никакого не имею — что я вчера говорил. Мало ли, что я там говорю. А она вдруг встала, фужер об пол и в слезы. Я ж тебе говорю — мы когда-то вместе с ней работали, в одном месте. Ну работали и работали. Я потому ее и знаю. И танцевали с ней на всяких вечерах, бывало. И даже целовались как-то. Но ничего такого больше не было — как-то мимо все. То она вскользь, то я. И потом, Светка, меня все время пасла. А Ирка — она, оказывается, меня помнила. Тот самый поцелуй второпях, под какой-то казенной пальмой. А ты помнишь, что я там нес?— Да вроде что-то про любовь и нежность…— Вот, вот. И ударило ей это в голову. И оказался я в дурацком положении, потому как, вроде, я сукин сын и подлец. Ну не кино? Кино. «Богатые — тоже люди». А я встал, подошел к ней и обнял ее. И все слезы в меня ушли. И высохли. Тебе, говорит, есть куда идти? Некуда, говорю. Тогда она постелила мне на раскладушке. И сказала, чтоб не смел к ней приставать, потому что от меня еще Светкой пахнет, а она этот запах терпеть не может. Как и саму Светку.— И долго это… от тебя Светкой пахло?— Долго. Дня три.— А потом?— А потом мы дня три из постели не вылезали. Ну, давай по маленькой!Мы пили очень даже чинно. И благородно. До того благородно, что я опомнился только, когда пришла Ирка. Она встала в дверях и смотрела на нас (может, все-таки, на меня?!) огромными стреляющими глазами. Вася кинулся к ней, предваряя ее первую фразу:— Ира, у нас все хорошо, у нас все есть, суп сварили, пили немного, погода хорошая, я тебя обожаю, Алкаш тоже, где ты была так долго?Произнеся всю эту тираду, Вася снял с нее куртку и повесил на вешалку. Ира махнула рукой и улыбнулась.— А, черт с вами. Все равно уже пьяные…— Я извиняюсь, — начал я гундосить, — мы слегка подшофе. Но никак не пьяные. И я готов доказать это…— Потом докажешь. Налейте-ка мне тоже. Замерзла что-то.— Вася помчался к шкафу за приличной рюмкой. Через 20 минут Ирина была накормлена и напоена до нормального состояния. Потом она прильнула к Васе и больше от него не отлипала.— Давай, Алкаш, что-нибудь споем, а? — предложил Вася и свободной рукой разлил остатки водки. — или лучше спой сам… По хрустальной улице шел почти что трезвый я.Голуби и барышни уплывали в дым.На хрустальной улице меня не зарезали,И не сбили в лужицу голубой воды. Еще не исколотый, еще не изломанный,Не седой, не старый я, даже при деньгах.Вечер красил улицу самоварным золотом,Тени вились змеями у меня в ногах. По хрустальной улице, по закатной улицеПроплывали голуби, дамы, фраера.На карнизе розовом кот устало жмурилсяИ машины черные сняли номера. Шел я на закат, как зверь, улыбаясь сумеркам.В тупиках тревожная затаилась ночь…Был я в каждом шорохе, словно я в лесу зеркал,И никто на улице мне не мог помочь. На пустынной улице, гулкой и окраинной,Почти незаметные замерли шаги.И я их почувствовал, словно брата Каина,И меня почуяли давние враги. По хрустальной улице шел почти что мертвый я.Небо стало матовым, низким и седым.И меня зарезали на улице чертовойИ толкнули в лужицу розовой воды… — Что за настроение, Алкаш? — спросил Вася.— Да… хрен его знает. Серебро какое-то. Падает с неба. Гул. Я ныряю в это серебро и плаваю в нем, как карась. Я хожу по этой земле, а она уплывает у меня из под ног. Я иду по миру, а он как будто не хочет меня видеть. Я иду к людям — и всегда один. Я заглядываю в окна домов — а там нет меня. Я хочу знать — для чего живу — и не нахожу ответа. Серебро.— Серебро. — согласился Васька. — Потому и пьем. Дай нам всем Бог здоровья. А ты, Ира, знаешь — зачем живешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44