– Лучшие подружки, – говорит Дайана, целуя меня в щеку.
Раймон тянет меня за руку.
– Ну, раз уж вы лучшие подружки, тебе следует это знать. Эта юная леди очень, очень сообразительная. Ей нужно было иметь кое-что здесь, – указывает он на бюст Дайаны, – но ей нужно было иметь кое-что и здесь. – И он прикасается к своей голове.
– И это можно купить. – Я указываю на его грудь.
– О, мужчинам нет дела до того, настоящие эти штуки или силиконовые, уж если они у вас есть. А если нет, можно пойти и купить, иначе удачи не видать. Но это, – говорит он, снова постукивая по своей голове, – ты не купишь. Это либо есть, либо нет. И у этой девочки – есть. – Он быстро протягивает свою искривленную, узловатую руку и хватает запястье Дайаны, подносит ее руку к губам и жадно целует. – Вот так, – говорит он. – А сейчас, девочки, идите веселитесь. Ведь вам же не хочется возиться со стариканом вроде меня. Ступайте.
Я вопросительно смотрю на Дайану, и мы уходим. Она пожимает плечами:
– Старики меня любят. Впрочем, все мужчины меня любят. Эй, я бы сделала этому дедуле минетик, будь я уверена, что это поможет. Но мне наплевать на мужчин, Сесилия; мне не наплевать только на тебя.
– И мне не наплевать только на тебя, – говорю я, и, может быть, это правда, а может, и нет, но это не так уж важно, поскольку мы все идем сквозь толпу, кивая и улыбаясь.
– Говорила я тебе, что лучше меня в постели нет? – спрашивает Дайна, взяв с подноса бокал шампанского.
– Да. – Я смеюсь немного деланно, потому что именно так когда-то говорила о себе Аманда. Она утверждала: «Я могу получить любого мужчину, поскольку точно знаю, что с ним делать в постели».
И мне всегда хотелось закричать в ответ: «Да, но ты не можешь их удержать!»
И только посмотрите, что с ней стало.
Дайана, наверное, такая же чокнутая и бесшабашная, как Аманда, и когда-нибудь она окончательно сбрендит и попытается сотворить со мной что-то ужасное, но это будет потом. А сейчас к нам приближается Д.У. под руку с Джульеттой Морганц, ее свадебное платье сплошь из бусинок, кружев и бантиков (определенно не от Бентли), и Джульетта набрасывается на нас и тащит фотографироваться с ее матерью и еще примерно пятнадцатью родственниками.
Я только улыбаюсь. Я не хочу скандалов.
Мне все немного поднадоело, и когда начинает петь Сэнди Сэнди – новый популярный исполнитель – и все танцуют и поют, я брожу по дому, в отделанной мрамором ванной комнате на втором этаже вдыхаю немножко кокаина, чтобы вспомнить старые добрые времена, а потом вновь возвращаюсь к гостям, прохожу через танцевальный зал и иду во двор, из-под навеса, по мосткам, на белый причал и там закуриваю сигарету.
Дайана Мун идет за мной.
– Эй! – Она пьяна, и язык у нее слегка заплетается. – Давай-ка смотаемся отсюда.
У причала покачивается очаровательно ветхая шлюпка, и Дайана забирается в нее. Я лезу за ней, и мы едва не переворачиваемся, но потом садимся на дно и пытаемся грести. Течение помогает нам, лодку медленно относит от причала.
– Эй, – говорит Дайана, – я должна тебе что-то сказать.
– Только не про Христа, ладно?
– Ой, Сесилия, мне сказали, что ты убила свою лучшую подругу.
– Кто сказал?
– Невил Маус.
– Невил Маус… Он идиот! – смеюсь я.
– Мне кажется, он тебя ненавидит, – говорит Дайана.
– Это потому, что я не стала с ним встречаться. Много лет назад.
– Он говорит, что ты не такая, какой стараешься казаться. Я послала его в задницу.
– И что он ответил?
– Что ты убила… Аманду. Свою лучшую подругу. Подмешала ей что-то в выпивку.
О Боже! Ну как только людям такое в голову приходит?
– Это было давно, – говорю я так, будто это меняет дело.
И это, правда, кажется очень далеким, почти нереальным, хотя произошло всего четыре года назад. В конце того долгого, безумного лета, когда я встретила Хьюберта и мы начали видеться тайком. Аманда и я – мы жили вместе.
– Она наложила на себя руки, – говорю я.
– Христос забрал ее.
– Нет, – трясу головой я, – она была пьяна и вдохнула слишком много кокаина. Она въехала на машине в утиный пруд и утонула.
Она ехала к Хьюберту. Тайком от меня.
– Насрать. Думаешь, я это всерьез? – спрашивает Дайана. – Люди считают, что я убила собственного мужа.
Я вижу лилии. Опускаю в воду руку. Мы смотрим на берег: вечеринка в разгаре.
– Что мне в тебе нравится, – признается Дайана, – так это то, что мы обе за бортом. Мы чужие для этих «сливок общества».
– Общества больше нет. – Мне приходит это на ум уже второй или третий раз за год.
– Моя мать была проституткой. Она даже не знала, кто мой настоящий отец.
– Брак – это и есть проституция.
– Но моя мать… не была замужем.
– Ну и что, – говорю я, – а моя мать была долбаной наркоманкой.
– Я хочу поплавать, – заявляет Дайана. Она прямо-таки вываливается из лодки, и в какой-то момент, когда она отчаянно молотит руками по воде, я осознаю, что она, наверное, не умеет плавать, и спрашиваю себя, должна ли я буду ее спасать. К счастью, пруд неглубок, что-то около трех футов, она встает на ноги и бредет к берегу.
Я смотрю на нее и, пожалуй, чувствую облегчение.
Я сижу в лодке одна.
Немного погодя я направляю свою очаровательно ветхую лодчонку к причалу. Во рту у меня сигарета, и я словно вижу себя со стороны: короткие светлые волосы, легкий румянец, обнаженные плечи.
И когда я уже почти у берега, Патрис кричит:
– Эй, Сесилия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94