Едва сиденье опустилось, ее сфинктер просвистел счастливый мотивчик, и в унитазе запахло болотом. Она получила урок.Я услышал щелчок, точно застежка на кошельке, затем шелест целлофана. Нашла его в коридоре. Ну и ладно – кому-то же надо его убрать.Резкий треск, и я почувствовал запах спички, дыма. Сигарета? Однажды мне показалось, будто я заметил в сумочке пачку «Вирджиния Слимс», но Руфь никогда не курила в квартире. А теперь с чего? Женщины курят, когда волнуются?Непростительный грех. Если Айра выгонит Руфь, Элизабет – или кто угодно – будет воплощением святости. Даже если не выгонит, Руфь навсегда станет порченой, и любая женщина покажется ему прекраснее – особенно та, что прекраснее и без того.Хотел бы я видеть эту тлеющую сигарету, погребальный костерок их романа. Но ее тучные телеса герметично закрывали унитаз.Затем мне пришла в голову тревожная мысль. Ее бедра запечатали в унитазе метан. Сигарета догорала, окурок можно выбросить только сюда. Когда тлеющие угли взорвут газ, мы взлетим на воздух. Руфь прошибет головой потолок, у нее будет шанс увидеть Ховардов из квартиры 4Б примерно так же, как я вижу сейчас ее. А я…Где прятаться? Куда бежать? Последняя затяжка. Сигарета догорела. Руфь раздвигает ноги. Я понесся стрелой. Ее рука опускается между ног, голова нагибается. Пожалуйста, господи! Чуточку времени! Но она бросила окурок.Я умер. Я приготовился услышать арфы, но раздалось только слабое «пшшш». И все. Я сконфуженно вернулся под сиденье.Руфь встала и глянула на медленно кружащийся в унитазе окурок. Видимо, сомневалась – не оставить ли его как жест неповиновения. Но все же спустила воду, открыла окно и села на край ванны, шмыгая носом.Теперь все зависело от меня. Я вылетел из ванной и помчался по стене в коридоре. Я совсем задыхался, когда дополз до встроенного детектора дыма.Детектор был на фотоэлементах. Айра не позволил домовладельцу вмонтировать дешевый ионизационный детектор – которым я не мог манипулировать, – потому что Айра получил бы от него радиации не меньше, чем от шаурмы.Будет колоссальный шок, я знал. Я собрался и прошествовал по зеркальцу, блокировав луч света и включив сигнализацию. Пронзительный визг прихлопнул меня, точно кожаная подошва. Казалось, мои межсегментные мембраны вот-вот лопнут и я разбегусь толпой личинок. Я рухнул с ужасно вибрирующего зеркала в корпус детектора. Айра проверял детектор еженедельно, и я знал: пытка продлится не более минуты.Когда слух вернулся, ругань была в разгаре.– И как часто ты это делаешь?– Первый раз.– Это отвратительно, тошнотворно. Как ты можешь заниматься этим в моем доме? Ты же знаешь, у меня отец от рака легких умер.– Ну хватит, Айра, прекрати. Извини меня.– Извинить тебя. Великолепно. Сначала бирюк, теперь это, и ты просишь прощения!– Хватит! Ты несправедлив! – И она зарыдала.Так-то, дорогуша. Не нужно эти оскорбления терпеть. Брось его. Просто позволь ему тебя заменить.Но она скрючилась, пряча лицо, и жир собрался на боках и обвис у бедер. Она – жертва современного идеала, узница заторможенности своего поколения. Слишком поздно уходить. Бедная Руфь.Мой план освобождения шкафчиков постепенно продвигался, я был доволен. Неважно, зачем или ради кого Айра тратит деньги, если он их тратит. У Руфи свои проблемы. Теперь у меня все складывается, и мне потребуется ее помощь, хотя я не стану беспокоить ее чаще, чем необходимо. Мне совсем не в радость делать ей больно. Элизабет мерзнет Пришло время опять сдавить мехи негодования в сердцах Вэйнскоттов. Я нашел бы их квартиру с закрытыми глазами. Их примета – мягкость: никаких специй, легкие ароматы кипящих супов и масла, мороженых овощей и консервов. Нетронутая одежда, мебель и ковры взрастили колонию бледных ночных микроорганизмов-протестантов. Резиденты местной крошечной колонии Блаттеллы, страдающие хронической дистрофией, недолюбливали пришельцев и новости из иного мира, поскольку были убеждены, что снаружи лучше.У Айры в квартире эта экспедиция завела бы меня глубоко в стенной шкаф, доверху заставленный коробками, и заняла бы несколько дней. Но у Вэйнскотгов предмет поисков оказался на виду, легко досягаем: поверх геологических отложений на письменном столе.Я влез по ножке на стол. Пыль лежала толстым и горьким слоем. Я преодолел груду желтеющих нераскрытых газет и достиг коробки с надписью «Бернштейн», которую Айра и Руфь подарили Элизабет на день рождения несколько недель назад.Я скользнул в коробку. Шарф был темно-серый, с простеньким рисунком, претендующим на художественность, как любит Руфь. Рисунок располагался в центре, по бокам – чистые края. То, что нужно.Я спустился в ящик стола. Подле незаточенных карандашей и ручек без колпачков стояла баночка с резиновым клеем – крышка прилепилась кривовато, но намертво. Комковатые ручьи засохшего клея сползали по стенкам. Я ухватился за верхушку одного, где он всего тоньше, и спустился, по пути отдирая клей. В конце концов он оторвался и упал на дно, скрутившись змеиным хвостом. Снаружи очень твердый, но внутри влажный и податливый. Я оторвал шесть комочков и налепил на ноги.Я сделал три серии прыжков, – этому я научился у Элизабет. Трижды по двадцать прыжков. Сначала я хлопал передними ногами над головой, а остальные четыре ноги скакали. Затем хлопал средними и, наконец, попрыгал на первых четырех. В итоге я превратился в измученного аэробикой таракана в клейких ластах. Я чувствовал себя идиотом; я едва мог ходить. В испарениях клея уже подумывал оставить сушу и вернуться к корням, в море, вслед за китами. Но от этой мысли я поспешно отказался – не рискну стать ошибкой эволюции, столь жалкой, что люди нарисуют мой портрет на бамперных наклейках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70