Я вернулся на загривок. Путь оказался такой длинный и сложный, что даже умей я плавать, никогда не одолел бы его сам. Благослови, господи, крысу и таракана.Порой нас омывали волны дерьма: по-прежнему слишком сложный для меня коктейль. Знаки на стенах все так же загадочны. Раз уж мы плывем против течения, заплыть дальше не страшно – всегда можно вернуться.Крыса без устали гребла много часов. Время от времени мимо проплывали другие крысы, но все были слишком заняты собой и нас игнорировали. Когда несколько крыс собирались вместе, по трубам разносилось эхо их голосов: левой, правой, левой, правой…Некоторых оседлали Блаттелла.– Вы куда направляетесь? – спрашивал я.В гости. За продуктами. Один – заняться серфингом.Крысы – не более чем общественный транспорт.Моя вдруг резко свернула.– Эй, Нелли! – заорал я. Судя по нахлынувшим сточным водам, район изменился. Кусочки угля плавали в больших масляных лужах, пережаренные объедки, чипсы и другая мусорная еда, куча сахара и продуктов переработки алкоголя. Мы миновали Айрин квартал и попали в гетто. – Пока, Микки, – сказал я и прыгнул в пену. Крыса удалялась вверх по течению, все так же сосредоточенно бубня:– Левой, правой, левой, правой.Я вытянулся в воде и огляделся в поисках ориентиров. Не хотелось вылезать из воды слишком рано и на поверхности встречаться с зоркими крысами гетто. Знаки на потолке по-прежнему неясны. Труба за трубой извергали на меня отбросы.Я почувствовал сзади легкий толчок.– Полегче, – сказал я. Оно ударило снова. – Послушай, приятель, тут полно места.После третьего удара я оглянулся. Я никогда раньше не встречал такого существа. Канализационный мутант. Ростом примерно с меня, но совершенно иных пропорций. У него была чудовищно раздутая голова, он ее опустил и прижал к животу. Глаза по бокам закрыты – может, поэтому он в меня и врезался. Передние лапки – точно цветная капуста, задние – как щетинистые ласты. Я никогда раньше не встречал животных с двумя хвостами: сзади сегментированный хвост рептилии и еще другой – мягкий, клочковатый и гораздо длиннее. Шкура мясного буро-пурпурного цвета, будто внутренности. Меня затошнило при мысли, что оно ко мне прикасалось.По сравнению с этой хреновиной я элегантен и отлично сложен.– Послушай, Ромео, – сказал я. – Если торопишься, сверни куда-нибудь. Я тут ищу кое-что.Оно приблизилось и ударило меня снова. Вот, значит, как. Я лег на бок и пнул его задней ногой. Оно вздыбилось, будто я в него выстрелил; отвратительная голова поднялась над водой. Затем она погрузилась обратно, и негодяй перевернулся на спину.Некоторое время он так и лежал. Я потыкал его ногой.– Перевернись, грязный урод. – Он даже не попытался. Такой же водоплавающий, как и я. Я его, наверное, убил. Я не хотел. Мне стало нехорошо.Что со мной такое? На меня напали, и я ответил. Так все животные делают. И эта безмозглая тварь умерла.Библия проснулась во мне, «кроткие наследуют землю» и все такое. Ну уж нет. Я отбивался оговоркой из псалма: «Враги его будут лизать прах».Уродец обо что-то стукнулся и перевернулся. Вокруг шеи обмотался длинный хвост. Вот что его убило. Хотя вообще-то никакой разницы.Зачем нужен хвост, который может тебя погубить? Может, он хватательный, а другой – для баланса? У них общий корень или они совершенно отдельные? В этом дерьме не понять, и я снова перевернул зверя на спину.Как же я сразу не понял. Длинный хвост начинался вовсе не рядом с сегментированным. Он выходил прямо из кишок. Это не хвост. Это пуповина.То был не новый отвратительный вид. То был старый отвратительный вид. Человеческий эмбрион. Я его не убивал. Он и не жил никогда.Первобытное неистовство охватило меня – я единственный раз в жизни столкнулся лицом к лицу с человеком моего размера.– Если бы ты выжил, ты бы стал, как все. Борная кислота. Мотели. Спреи. Ты бы давил нас, расплющивал, вопил. А ведь мы ни капли не навредили твоему виду с того самого дня, как вы свалились на землю.Я не сдержался. Я ударил его преогромной раздутой голове. Он отскочил. Я ударил его в живот, потом в грудь, тонкую как щепка. Мне нравилось его бить. Я ударил его в закрытый глаз. Веко порвалось, и нога провалилась в глазную впадину.Какая мерзость. Я уперся остальными ногами ему в лицо и высвободился.Покрытый синяками и вмятинами, эмбрион дрейфовал по течению, качая головой, будто извиняясь за всех себе подобных.Я вылез на следующем акведуке. Луч света вывел меня на улицу.Как прекрасно вновь оказаться на суше. Автобус обдал меня выхлопными газами. Ну и плевать. Зато я высох. Я шел по бордюру. До дома – всего пять кварталов, сообщил мне знак на перекрестке. Я был так счастлив, что не стал дожидаться сумерек. Заселились 3Б – кладбище друзей, близких и тех, кто придет за ними. Зачем я вернулся? Я что, недостаточно тут натерпелся? И все же, едва переступив порог, я понял: вот мой истинный дом. Я сделаю все, чтобы его сохранить.Неделю со дня Провала я избегал колонию и потому не знал, как они восприняли поражение. В коридоре пусто. Я опасался худшего.Я свернул в столовую и увидел невообразимое зрелище: в ярких лучах солнца, прямо посреди комнаты медленно шествовали сотни граждан. Они двигались с подчеркнутой неспешностью, будто в трансе. Некоторые тащили на спинах бесполезные реликвии – волосы, пыль, щепки; другие опирались на самодельные посохи – на редкость неестественно для шестиногих. Они старались выглядеть еще голоднее и многострадальнее, чем на самом деле. Я и не воображал, что ухудшение наступит так быстро. Я рысью помчался к голове колонны. Самый длинный посох – почти ползубочистки – был у предводителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70