А штраф за браконьерство вырос до двух талеров за десять дюжин.
Ленсман считал, что вяление рыбы переживает расцвет. Чтобы пластать треску, он собирался расчистить склоны до самой пустоши. Вереск там был такой чахлый, что с ним справились бы и ребятишки. Он и наймет ребятишек, если решит заняться этим делом. Иаков вялением рыбы не занимался.
— А почему? В Рейнснесе такие удобные скалы! И так близко!
— Наверное, ты прав, но тогда придется нанимать людей, — равнодушно сказал Иаков.
Это занятие его явно не интересовало.
— Другое дело — морская торговля и фрахт, — сказал он.
— Но если ты будешь продавать собственный товар, а не купленный, заработаешь гораздо больше.
Дина слушала разговор, наблюдая за выражением лиц, за голосами. О чем они говорили, было не так важно.
Она сидела напротив Иакова и без стеснения разглядывала этого «старого вдовца». Однако в тот день она не чавкала за столом и вела себя вполне пристойно.
Ее пышное молодое тело было упрятано в лиф и длинную юбку.
— А вы поседели, господин Грёнэльв! — вдруг громко сказала она.
Иаков был явно смущен, но засмеялся.
— Дина! — строго одернула ее Дагни.
— А чем плохи седые волосы? — упрямо спросила Дина.
Ленсман, понимая, что сейчас может начаться перепалка, быстро приказал дочери принести виолончель, хотя сладкого еще не подавали.
К его удивлению, Дина беспрекословно повиновалась.
Господин Лорк тут же вскочил и сел к пианино. Он весь склонился над клавишами, пока Дина поудобнее устраивалась на стуле.
Она широко раздвинула нога, расправила зеленую бархатную юбку с каймой и поставила виолончель между коленями. Поза была далеко не женственная. Неизящная и даже непристойная. Тяжелая чувственность наполнила комнату.
Глаза у Иакова затуманились.
Когда Дина нагнулась к инструменту со смычком в руке, взору его открылась ее полная молодая грудь.
Лицо Дины под копной темных непокорных волос вдруг сделалось спокойным. По случаю приезда гостя волосы у нее были расчесаны и в них не торчали стебельки сена. Большой чувственный рот слегка приоткрылся. Глаза никого не замечали. Взгляд стал тяжелым.
Вот Дина нагнулась, и полились первые звуки — Иакова как будто ударили ногой в живот. Он знал, что это означает. Такое с ним уже случалось. Правда, теперь это ощущение было гораздо острее. Может, потому, что все произошло слишком неожиданно.
Голова Иакова вдруг превратилась в гнездо ласточки, в котором музыка перебила все яйца. Желток и белок текли у него по щекам и по шее. Он невольно опустил голову и погасил сигару.
Оказалось, что под платьем Дины скрывается тело молодой женщины. Наверное, эта женщина не всегда удовлетворяла требования господина Лорка своим исполнением Шуберта, об этом Иаков не думал. Он видел лишь ткань юбки, дрожавшую в такт музыке на пышных бедрах Дины.
Иаков был струнами под ее пальцами. Смычком в ее мягкой, сильной руке. Дыханием, поднимавшим и опускавшим ее грудь.
Он и сам поднимался и опускался вместе с нею.
Всю ночь Иаков Грёнэльв ворочался без сна с боку на бок. Еще немного, и он выбежал бы голый во двор, чтобы первые ночные заморозки остудили его пыл.
Через дверь от него спала Дина. Он мысленно раздевал ее, дрожа от охватившей его страсти. Задохнулся, представив себе ее полные молодые груди. Гостеприимно раздвинутые колени с полированной виолончелью между ними.
Иаков Грёнэльв с трудом дождался утра.
Утром он уезжал.
Карбас с казенкой уже ждал его. Иаков отвел ленсмана в сторону, глаза у него были стеклянные.
— Я должен получить ее!.. Дину… Она должна стать моей женой!
Последние слова прозвучали так, будто Иаков только что сообразил — другого выхода нет!
Он так волновался, что забыл все приличествующие случаю слова. Заикался и не понимал, что говорит. Заранее приготовленная речь куда-то испарилась.
Но ленсман его понял.
Когда карбас Иакова отошел от берега, начался снегопад. Легкий первый снег опускался на землю.
На другой день Дину позвали в кабинет к ленсману, и он объявил ей, что Иаков Грёнэльв намерен сочетаться с ней браком, когда ей исполнится шестнадцать.
Дина стояла посреди кабинета в своих старых брюках из сермяги, широко расставив ноги. Вокруг башмаков уже образовались лужи из растаявшего снега, приправленные навозом и стебельками сена.
Когда ей передали приказание ленсмана явиться к нему, она сразу подумала, что тут не обошлось без Дагни, — ведь Дина только что впустила в свинарник своего маленького единокровного брата.
Дина уже не смотрела на ленсмана снизу вверх, когда они стояли рядом. Теперь они были одного роста.
Она придирчиво оглядывала его, как будто решала, нужен ли ему новый жилет и сильно ли он облысел. За последнее время у ленсмана вырос живот — он любил вкусно поесть.
— Ты раздобрел, отец! Ишь какой стал толстый! — сказала Дина и хотела уйти.
— Ты слышала, что я тебе сказал?
— Нет!
— Иакову принадлежит лучшее торговое местечко во всей округе и два карбаса!
— Пусть подотрется своими карбасами!
— Дина! — взревел ленсман.
Эхо от его рева прокатилось по всему дому — от балки к балке, из комнаты в комнату.
Сперва ленсман пытался говорить мягко — он просто обсуждал деловое предложение. Но Динин лексикон конюха вывел его из себя.
Раздались звонкие пощечины.
Однако никто не видел, что пощечины летели с обеих сторон. Дина кинулась на отца после первого же удара. С яростью человека, которому нечего терять. И для которого не существовало никаких преград — ни страха, ни уважения.
Ленсман вышел из кабинета в разорванном жилете и с расцарапанным лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22