В четыре часа она уже перестала надеяться. «А что, если мне туда пойти?» — спрашивала она себя. И тут же сама себе отвечала: «А если он тем временем заедет сюда?»
Гюстав снова уезжал от нее — таков уж он есть, Гюстав. И тут ни она, ни он ничего не могли поделать. Но как жаль, что он такой! И она размечталась, думая о том, как было бы хорошо, если бы он был обычным простым человеком, без особых желаний, без этой жажды деятельности, — человеком, который принадлежал бы только ей и думал бы о главном, а не о том, что его сейчас занимает. Но нет, — ведь любила-то она Гюстава, а не кого-то еще, и, значит, должна любить таким, каков он есть. Однако сердце ее невольно сжималось, а тревога росла по мере того, как гас день. Скоро в квартире стало почти совсем темно.
Шаги на лестнице. Нет, это не шаги Гюстава: она узнала бы их сразу. И тем не менее стук в ее дверь.
— Кто там?
Она открывает и по силуэту в темноте угадывает, что перед ней — мальчик. И притом — в форме. Тем временем он произносит:
— Посыльный из «Рюля». Вы будете мадам Лоранс Рабо?
Валлоне назвал фамилию Гюстава: он ведь не знал другой.
— Да, я.
— Мосье Рабо велел вам передать, что он задерживается и поедет прямо на аэродром, чтобы не опоздать на пятичасовой самолет. Он просит вас приехать туда на такси.
— А-а, у вас есть такси внизу?
— Нет, я приехал на велосипеде. «Рюль» ведь рядом.
Она отпускает его. Поспешно натягивает пальто. На это у нее уходит лишь несколько минут, так как, выйдя на лестницу, она еще слышит звук его удаляющихся шагов.
Вот она и на улице. С грохотом проносится трамвай, мчатся машины. Такси? Нет, чья-то машина. Но ей ведь нужно такси. Она идет по улице на запад, на стоянке — ни одного такси.
Она начинает корить себя. Надо было пойти в обратную сторону, к Английскому бульвару. Она сворачивает налево и шагает к морю. На ее часах — тридцать пять минут пятого. Если повезет, то она успеет.
— Не волнуйтесь, пожалуйста: подъезжаем.
Валлоне лавирует, как может, среди машин и грузовиков, образовавших пробку в конце бульвара. Гюстав смотрит на свои часы-браслет: без двадцати пять. Придется сразу же пройти на посадку: портье в «Рюле» забронировал ему место, выдал билет, — он положил его рядом с письмом Беллони в свой бумажник, старый бумажник, с которым он никогда не расстается. Губы его кривятся в гримасе — гримасе радости, немного жестокой, напоминающей оскал хищника при виде добычи. Перед глазами его возникает ссутулившаяся фигура Беллони, он пишет письмо, подписывает, — приятно все-таки одерживать победу!
— Вот мы и на улице, которая ведет к аэродрому, — говорит Валлоне. — Теперь дело пойдет быстрее. Как только подъедем, вы мигом выскакивайте и бегите к контроле ру. А я принесу ваш чемодан. Мадам Лоранс уже там, наверно.
Конечно, там, — должна же она проводить победителя, почти уже добравшегося до вершины власти, думает Гюстав. А жизнь? Они еще наживутся. У них будет время насладиться жизнью в их новом доме, в Симьезе, который он ей преподнесет. Он съездит за бумагами в Курпале; даже если возникнут затруднения, он как-нибудь договорится с мэром: он может теперь все, Гюстав, у него есть деньги. Ну, а если ничего не выйдет, на крайний случай он вспомнит, что он — Ребель, хотя на имя этого человека, должно быть, уже выписано свидетельство о смерти. Но он может заставить признать себя, сослаться на провал в памяти, на депрессию, — он может снова стать Ребелем со всеми вытекающими отсюда последствиями. И вот Ребель и Рабо сливаются воедино, они уже одно целое. Что подумала бы Лоранс, если бы он ей сказал?..
Он громко смеется. Валлоне, услышав его смех, спрашивает:
— Вы довольны?
Да, Гюстав доволен. Он потирает руки. Он сильный, могущественный, никто не в состоянии его сломить. Он — и Рабо и Ребель. Он — все.
— Вот и приехали. Выскакивайте скорее, мосье Гюстав. А я поставлю машину и подойду к вам с чемоданом.
Гюстав ступает на землю. Смотрит направо, налево: Лоранс нигде нет.
Лоранс не находит такси и на стоянке, что напротив бывшего «Негреско». Что делать? Вернуться на площадь Альберта I? Нет, идти на запад, в сторону аэродрома — всег-таки она будет двигаться в нужном направлении, да и потом вдруг какой-нибудь таксист вывернет из боковой улицы на бульвар. Она идет быстро. Потом начинает бежать: на часах ее — без двадцати пять.
Только бы успеть! Слишком будет глупо, если она упустит Гюстава из-за того, что опоздает на несколько минут! Но почему он предупредил ее так поздно? Должно быть, до последней минуты думал, что сможет завернуть на Французскую улицу, что они вместе поедут на аэродром.
Непонятная тревога сжимает ей горло; к этому примешивается злость на себя, досада и в то же время страх, которого она не в силах преодолеть. Ей почему-то кажется, что нельзя дать Гюставу вот так уехать, — нет, она должна еще раз обнять его, сказать ему тихо-тихо, что будет с ним, что бы ни случилось, как бы он ни поступил, чего бы ни захотел и ни решил. Все колебания, все сомнения исчезли: она любит его, понимает, что любит; она приемлет его таким, каков он есть. Она сдалась, она не будет сопротивляться: она не имеет права отнимать у него хотя бы частицу его сил. Да… да… Пусть едет со спокойной душой и сердцем…
— Такси?!
Нет, опять не такси… И Лоранс снова бежит.
Гюстав показывает билет контролеру. Тот находит его фамилию в списке пассажиров. Самолет прилетает в Женеву в шесть пятьдесят; это самолет швейцарской компании, и потому Гюстав может сразу забронировать себе место на Стокгольм — теперь ждать ему не придется.
«Пассажиров, вылетающих на Женеву, просят пройти на посадку», — возвещает громкоговоритель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91