— Они тебе нравятся? — спросила меня Марианна.
— Да, кажется.
— А я?
— Очень! — я обхватил руками ее голову и крепко поцеловал.
— Ты меня любишь?
— Люблю! — сказал я не колеблясь.
— Хочешь я выйду за тебя замуж?
Я на мгновение запнулся и подумал, что на следующий день она вряд ли вспомнит об этом разговоре.
— Конечно хочу!
Больше мы в ту ночь почти не разговаривали, а только пили, целовались и под столом залезали руками друг другу под одежду.
После возвращения в Лейпциг все случившееся в Берлине казалось сном. Возобновилась обычная жизнь — серая, однообразная, расписанная по часам, и я чувствовал себя глубоко несчастным. Без особой радости ходил на занятия и продолжал изучение континуум-гипотезы.
Как-то утром по почте пришло письмо. Из Берлина. От Марианны.
Дорогой Густав! Как я узнала от Генриха, тебе предстоит невеселое Рождество в Лейпциге, поскольку твоего отца не будет в Мюнхене, и ты считаешь, что ехать туда не стоит. Какое совпадение, я оказалась в похожей ситуации: моя мать уехала в Америку повидаться с братом, и я вынуждена оставаться в Берлине в одиночестве. Так что я подумала, если захочешь, мы могли бы вместе провести праздники и, взявшись за руки, встретить новый 1927 год. Если это не мешает твоим планам и ты согласен, дай мне знать. Марианна.
Несколько секунд у меня ушло на то, чтобы обдумать ситуацию: с одной стороны — заманчивое предложение Марианны, с другой — куча недоделанной работы, подготовка к экзаменам, косые взгляды Гуттенлохера. Решение проблемы было скорым и очевидным: в ответном письме я написал, что буду счастлив встретиться с Марианной, что знаю прелестную деревеньку на полпути между Берлином и Лейпцигом, где мы оба сможем прекрасно провести время, а после, может быть, и на лыжах покататься. Она тут же согласилась.
Я не мог и предположить, что от тех недолгих колебаний — посылать ответ или нет — зависело так много в моей будущей жизни. Узнав Марианну ближе, я открыл в ней обаяние и остроумие, о которых не подозревал поначалу. С ней было легко и радостно не только в постели — наши тела и руки очень скоро обрели сладкую гармонию, — но и потому, что она обладала редкостным даром слушать и понимать мужчину. Ее искренне интересовало мое увлечение математикой (чего я никак не мог ожидать от девушки); она даже попросила рассказать ей о Канторе из-за того только, что этот человек значил так много для меня.
— Да, любопытный был тип. Хотел познать Бога с помощью математики, — пробормотал я, не отводя глаз от обнаженной груди Марианны.
Мы лежали в жарко натопленной деревенской хижине, и огонь потрескивал в камине, будто гномы вели перестрелку в короткой войне.
— И ему это удалось?
— Нет, пожалуй, — ответил я, прихватывая губами ее розовый сосок. — У него было много врагов, и все старались отравить ему жизнь. Его считали сумасшедшим.
— Он в самом деле был сумасшедшим?
— У него была уязвимая психика. Он долго лечился от депрессии в больницах и реабилитационных клиниках.
— Бедняжка! Сколько ему пришлось пережить!
— Лишь новое поколение математиков сумело по-настоящему оценить его уже незадолго до смерти… — Мне доставляло огромное удовольствие разговаривать с голой женщиной о любимой науке. — Его стали награждать медалями и дипломами, однако слава пришла слишком поздно. Разум его помутился из-за непостижимости совершенных им невероятных открытий. Кантор умер в сумасшедшем доме в Галле 6 июня 1918 года, за несколько месяцев до окончания войны.
Хижина, камин, Марианна — все это слишком хорошо, чтобы быть правдой… Я вдруг очутился в раю, о каком и не мечтал. Когда пришло время расставаться, я понял, что полюбил эту женщину больше всего на свете, что не смогу жить без нее, без запаха ее кожи, без ее сочувствия, нежности… То, о чем я, пьяный, сказал Марианне в Берлине, теперь стало для меня очевидным: мне действительно хотелось прожить вместе с ней всю жизнь. Так и случилось. 30 октября 1928 года Марианна Зибер стала моей женой. Меньше чем за три месяца до этого события, 7 августа, Генрих поклялся в вечной верности Наталии Веберн. Счастье пришло легко и просто, как в сказке или как решение алгебраического уравнения.

Резюме 5. Поиски абсолюта
В промежутке между 1928 и 1932 годами произошло много событий, которые так или иначе потрясли Веймарскую республику: Бертольт Брехт и Курт Вайль поставили «Трехгрошовую оперу»; философ Рудольф Карнап опубликовал свое «Логическое строение мира»; Марлен Дитрих стала — как и предсказывал Гени — великой кинозвездой благодаря сыгранной ею роли в фильме «Голубой ангел»; дирижабль «Граф Цеппелин» совершил кругосветный перелет; писатель Альфред Деблин закончил работу над книгой «Берлин, Александерплац»; власти Мюнхена не разрешили Джозефине Бейкер выступать в местном театре; Гитлеру удалось добиться высокого представительства своей партии в рейхстаге на выборах в 1930 году Гедель сформулировал знаменитую теорему; маршала Гинденбурга в 1932 году вновь избрали президентом рейха, а к концу того же года сбылась заветная мечта Гитлера — двести тридцать нацистских депутатов взяли рейхстаг под свой полный контроль.
Поверхностное перечисление событий, конечно, не может передать зарождавшуюся тогда в Германии напряженную атмосферу страха и ненависти. Почему же я рассказываю об этом периоде так, словно подробности не имеют значения, почему не анализирую противоречия, послужившие причиной прихода к власти нацистского режима? Отвечу, хотя мне стыдно признаваться: потому что указанные четыре года были самыми благословенными в моей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113