– Нет, дорогой мой куме, все на свете поддается объяснению, – возразил первый кум. – Важно лишь найти его, поразмыслить немного, свести в голове концы с концами. Нужно лишь пораскинуть мозгами.– А этого как раз и не объяснишь, – отрезал второй кум.– Впрочем, вы правы, – согласился первый кум, – мне тоже никак в голову разумное основание не идет. Ведь не придумалось же ему, он в самом деле переживал нечто, чувствовал.– Да он ее просто любил.– Как? Вот как в книжках описывают?– А вы, куме, книжки читаете?– Нет, что вы, помилуй боже! С роду ни единой в руки даже не брал. Но ведь так говорят, говорят так при беседе. – Сказал первый кум и рукой провел этак по воздуху в подтверждение своих слов.– А вы побольше слушайте, что говорят. – Протер очки платочком второй кум, предварительно дохнув на них сильно. – Любил он от всего сердца, тягу такую испытывал, какую нам с вами никогда не придется даже во сне ощутить.– Но отчего же он ничего не предпринял? Не дал развития своему чувству?– А он не знал, как его следует развивать.– Позвольте, дорогой куме, – хитро прищурился первый кум, – здесь с вами не согласиться. Этому учить уж не надо, природа сама всегда подскажет, что и как нужно делать. А прежде необходимо было хотя бы поделиться своими чувствами с самим предметом.– Да вы в своем уме? – чуть не вскочил с места второй кум.– А что такое?– Как поделиться? Какими словами?– Да обычными нашими словами, вот которыми мы с вами на данный момент беседуем.– Да у вас сердца нету.– Что вы? – пощупал в страхе первый кум, – Уф, напугали зря, есть сердце, есть. Бьется. Господи, надо же так испугать. Что ж тут такого особенного?– Да вы никогда сами ни в кого не были влюблены, – категорично заявил второй кум.– Сейчас, конечно, не вспомню, – задумался первый кум, – но в кого-то определенно должен был быть влюбленным, определенно.– Вы бы тогда помнили, – свел строго брови второй кум, – как это, – чувствовать тягу, желать всем естеством, – это даже не передать, как желать, когда тебя всего истрясает лихорадка, – так вот, желать всем естеством увидеть того, кого любишь, а увидев, онеметь от страха, до дрожания нижней губы, до бледности на лице.– Прямо Хичкок натуральный, так красочно описываете, – восхитился первый кум.– Будет Хичкок, когда любовь нагрянет, будет Хичкок, и чего еще и похлеще, – туманно намекнул второй кум.– Но ведь зачем столько времени мучаться? – с недоумением спросил первый кум. – Сколько он все это таил? Не один год, не два? Это же какое мучение, все переваривать в себе. Видеть ее каждый день, разговаривать иногда, ничего не объясняя, не проясняя, оставляя все как есть, пуская все на самотек, а лучше сказать даже, припрятывая, намеренно и специально, чтобы не дать и намека.– Да, совершенно верно, – подтвердил второй кум.– Что же верно? Зачем так поступать?– А от этого сладость больше.– Помилуйте, какая же сладость? – развел руками первый кум.– Сладость мучения и сладость обожания, – пояснил второй кум. – Сладость скрывания. Много сладостей есть.– По мне, милый мой куме, – проговорил первый кум, – хорошо тогда, когда все ясно.– Но это же была его первая любовь, – поднял торжественно палец второй кум.– Как? Самая первая?– Вот именно.– Тогда, кажется, понимаю. – Почесал кончик носа первый кум, – Он, значится, сам толком ничего не понимал.– Не исключено.– А может…– Нет, – перебил его второй кум, – Вероятно, нужно было, чтобы первая любовь осталась не разрешенной. – И указав на небо, добавил. – Такая, по всей видимости, была установка.– Ага, – кивнул понимающе первый кум, – чтобы не было разочарования.– Да, – подтвердил второй кум. – Ведь она, сказать по правде, совсем не тех понятий. Она его и не примечала, у нее другие на уме были.– Чтобы не было мучительных прозрений.– Да, но только до поры.– А потом?– А потом будут.– Но вот эта его любовь, – обернулся к Андрею первый кум, – она уже совсем угасла или только угасает?– Любовь без горючего постепенно угасает, – рассудил второй кум и тоже оборотился к Андрею. – Может быть, и угасла, кто знает.А занавесочка у водителя летала беспрестанно на ветру. Ехали, подскакивали на неровностях дороги, и однообразно мотор звучал.– А что это у него лицо такое нездоровое? – поинтересовался первый кум.– А у него, – пристально вгляделся, переваливаясь через спинку, второй кум, – у него жар сейчас. Как раз воспаление развилось, вот – вот будет кризис.– Серьезный?– Еще какой серьезный. Может, и жизни лишится. Видения Андрея. Протрусил по полю заяц, да так понесся косой, что и взглядом не догонишь. Это его дед Нестор вспугнул. «Зачем ты, Андрей, ушел? Не так нужно. У тебя безумство сплошное, ветер в голове. Ступай обратно», – вымолвил недвижными губами и зашагал по вьюге. А по полю чудными змейками поземка завивает. Фуфайка на нем синяя с воротом, отороченным овчиною, шапка, очки с перебинтованной дужкой, ноги в валенках цвета сумеречного неба. Сказал и зашагал туда, где кладбище. Андрею захотелось вскрикнуть и воротить его, и раскрыться, и все выношенное высказать, как самому дорогому человеку, но, как всегда и случается во сне или бреду, губы ему не стали повиноваться, и он с трудом вышептал: «Де – ду – шка…» А поземка такими странными, такими тонкими змейками завивает. Видения Андрея. Сыпьте, сыпьте больше, жадно в лопаты набирайте и – полные угля – в топку! Жаром обдает. Стали собираться капли пота на лбу. Сыпьте, сыпьте! А там! – какой ад. И проступили на спине капли. Жар. Жарче красных губ.Поверхности сплошь запотели, как в бане окна, сначала покрылись матом, а вот по ним пустились сбегать и струи. Нина? Ниночка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20