— Сомневаюсь.
— Или же нас ждет загнивание и гибель, и никакие царские пляски, никакое красноречие, никакие мольбы, никакие стихи не вдохнут в страну новой жизни.
— Добродетельность украшает невесту, но воину она может стоить в сражении жизни. Иоав, сын Саруии, сказал:
— Давид — голова. А голова знает больше прочих членов.
— У тебя что — своих глаз и своей башки нет? — закричал я.
— Я солдат, — сказал он. Архитянин Хусий, сочувственно выслушав меня, молвил:
— Я и сам вижу, что не все ладно. Буду весьма признателен, если ты и впредь будешь делиться со мною своими соображениями и планами.
НЕДОВОЛЬСТВО РАСТЕТ
В конце концов я убедился, что ради дела Господа необходимо отстранить Давида от власти. Для этого нужно объединить в стране всех недовольных, а во главе союза поставить человека, способного зажечь сердца и увлечь за собою народ.
Слава Богу, Давид сам постоянно умножал число недовольных. Прежде всего это были старейшины племен, их семьи и приближенные; изо дня в день убывали их власть и богатство, но тем не приходилось отдавать все новых людей Давиду на его бесконечные войны; затем шли крупные землевладельцы и скотоводы, которые весьма косо смотрели на расширение царских земель за счет своих угодий; священники местных святилищ опасались за свои доходы, если будет построен единый Храм; наконец, тьма крестьян, ремесленников, носильщиков, погонщиков и прочего народа страдала под бременем налогов, долги росли настолько, что хоть себя продавай, а еще подмажь каждого царского чиновника, если родился сын Израиля или умер, если он женится или меняет место жительства, подмажь стражника у городских ворот
— врат справедливости. Не стоит забывать и о молодежи, о подрастающем поколении, которое, едва вступив в жизнь, разочаровалось в вере отцов и обещанных великих переменах.
Идолом этой молодежи стал сын Давида — Авессалом. Само его имя приводило в трепет дочерей Израиля, ибо, как говорилось: «От подошвы ног до верха головы его не было у него недостатка! Когда он стриг голову свою — а он стриг ее каждый год, потому что она отягощала его, — то волоса с головы его весили двести сиклей по весу царскому».
ОХОТЯСЬ НА ЛЬВА, НЕ СТАВЬ ЗАЯЧЬИХ КАПКАНОВ
Авессалом был неглуп, однако недостаточно прозорлив и весьма своенравен.
Я навестил его, чтобы разведать его умонастроения, однако если таковые и были, то, во всяком случае, о своем отце, царе Давиде, ничего определенного он сказать не сумел; впрочем, царя он невзлюбил за безнаказанность Амнона, обесчестившего Фамарь, а самого Амнона, своего брата по отцу, Авессалом люто возненавидел. Он выкрал бы у Бога молнию, лишь бы покарать Амнона; тщетно внушал я ему, дескать, охотясь на льва, не ставь заячьих капканов, а ведь Давид дичь покрупнее, тут нужно все хорошенько обдумать, прежде чем что-либо предпринять.
У него уже имелся план. Меня он в этот план не посвятил, однако судя по тому, что я уловил из намеков, приходилось опасаться наихудшего. Мне не хотелось быть заподозренным в причастности к этой сумасбродной и скоропалительной затее, поэтому я предпочел вернуться на некоторое время в Гило, где занялся моими розами, так что обо всех событиях я узнал позднее.
По дошедшим до меня слухам, Авессалом отправился к своему отцу, царю Давиду, и пригласил его, а также всех царских сыновей, своих братьев, на большой праздник стрижки овец в Ваал-Гацор, что граничит с Ефремом. Он прекрасно понимал, что Давид из-за занятости не пойдет на праздник, зато оценит любезное приглашение и не откажет в удовольствии сыновьям. Правда, Давид засомневался, стоит ли пускать туда Амнона, однако Авессалом заверил: мол, после происшествия с Фамарью минуло два года, к тому же, как знать, возможно, виновен не только Амнон; что же до него, Авессалома, он, дескать, питает к брату самые сердечные чувства. Тогда Давид благословил его, и, если не считать грудного младенца Соломона, все четырнадцать царских сыновей сели на своих мулов и поскакали в Ваал-Гацор, имение Авессалома.
Авессалом устроил роскошный пир. Он не поскупился и решил накормить гостей досыта, напоить допьяна, особенно Амнона, насчет которого велел слугам: «Смотрите, как только развеселится сердце Амнона от вина и я скажу вам „поразите Амнона“, тогда убейте его, не бойтесь: это я приказываю вам, будьте смелы и мужественны».
Слуги исполнили приказ быстро и точно, Амнон даже не успел сообразить, что происходит. А царские сыновья повскакали с мест, сели каждый на мула своего и бежали.
Бежал и Авессалом — в Сирию, к гессурскому царю Фалмаю, своему деду со стороны матери.
Так я лишился вождя для задуманного мною союза против Давида, который сделал посмешище из великих перемен и дела, к коему был избран.
ВРЕМЯ ВРАЧУЕТ ВСЕ БОЛИ
Амнона оплакали, как положено: «царь разодрал одежды свои, повергая на землю, и все слуги его, предстоящие ему, разодрали одежды, и подняли вопль, и плакали». Но мало кто скорбел по-настоящему, ибо Амнон слыл глупцом и негодяем.
— Ахитофел, — сказал мне Давид, — сердце мое печально. Я уже молился, писал стихи, замышлял новые войны, ничего не помогает.
— Время врачует все боли, — сказал я. — Сегодня из Вавилона прибыли танцоры, их весьма хвалят. Пускай выступят во дворце; ведь и ваш предшественник, царь Саул, приглашал вас к себе, чтобы вы развлекали его игрой и пением.
— Дело не только в Амноне, — проговорил он задумчиво. — Когда умер первенец Вирсавии, я сказал: «Разве я могу возвратить его?» Ах, Авессалом! Какие надежды я возлагал на него.
Он ждал, как я на это откликнусь. Но я промолчал; не хотелось, чтобы позднее мне припомнили, что именно я предложил вернуть Авессалома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82