К тому же быстро запахнет жареным. Еще продавая домашние задания своим одноклассникам, я твердо усвоил, что нельзя делать на «отлично» работу для посредственных учеников. Вопрос был не только в том, сколько кто сможет заплатить, — нужно было соизмерять качество продаваемого материала с мастерством писателя, которому я его продаю. «Помощь писателям» была сложным делом.
В некоторых случаях я отдавал ценные записи не за деньги, а в обмен на другие виды компенсации. Приглянувшаяся мне писательница могла получить помощь только за минуту наслаждения. По-моему, я поступал великодушно, позволяя женщине тешить себя иллюзией, что она ничего у меня не покупала, ведь денег-то она мне не платила. Если хочешь, возьми этот сюжет, говорил я, бери, если он тебе нравится, но останься еще на часок.
Женщины более склонны обмениваться дарами и услугами, чем покупать и продавать. Получив готовый сюжет для пьесы или романа, они становились особенно податливыми. Тут уже не играло никакой роли, замужем они или связаны с кем-то другими узами, перспектива известности и власти во все времена легко склоняла слабый пол к любви.
Но и в таких случаях деликатность была негласным условием сделки. Женщины обладали импонирующей мне способностью скрывать, что используют секс в качестве товара. Это не я продавал им что-то, скорее, наоборот, это они продавали себя мне.
Я перестал приглашать девушек с улицы — эту стадию я уже перерос. Но мне было приятно предаваться любви, не чувствуя себя обязанным примешивать сюда чувства. Я не одухотворял эти свидания.
* * *
Важным сегментом моего рынка были писатели, которые издали роман или сборник новелл лет шесть-восемь назад и с тех пор не давали о себе знать. Озлобленные на весь свет, они продолжали вращаться в литературной среде, и хотя кое у кого на лицах было написано отчаяние, получив нежданно-негаданно продуманный сюжет романа, они быстро оттаивали и, как правило, были готовы выложить за него большие деньги. В редких случаях я давал им пять-шесть страниц уже готового текста только затем, чтобы подтолкнуть застопорившуюся мысль.
Другую группу составляли литераторы, которые виртуозно владели пером, однако пребывали в унынии, потому что писать им было не о чем. Я больше всего любил работать именно с ними. Порой требовалась самая малость, чтобы сдвинуть их с места, но я всегда соблюдал осторожность. Разумно ли отдать пачку записей, блистающих затейливой сюжетной канвой и богатой фантазией, человеку, который известен мрачными образами своих героев, и ничем больше? Но с другой стороны, стоило подсказать ему тему для рассказа или интригу, как он завоевывал новые высоты. Совершал «прорыв» в творчестве. Мне нравилось это слово. Есть в нем какая-то свобода — что-то сдвинулось с места и, прорвав все преграды, вырвалось на свободу. Часто для это требуется лишь горстка сухого пороха.
Я был расположен к представителям этой группы еще и потому, что из моих предложений они делали хороший товар. Они не спешили, не разбазаривали понапрасну того, над чем им выпало работать. Крупными писателями они, может быть, и не становились, но были добросовестными ремесленниками и владели искусством письма. Для них «Помощь писателям» подходила как нельзя лучше, здесь можно было говорить о подлинном симбиозе. Нельзя забывать и того, что эти писатели обладали способностью, которая полностью отсутствовала у меня: они со спокойной душой работали год, два и три над одним романом и делали это с величайшим удовольствием. Эстеты до кончиков ногтей, они вышивали словесные узоры, подробно описывая характеры и задерживаясь на чувствах своих героев. Многие из этих хитроумных узоров представлялись мне довольно искусственными и кустарными, чтобы не сказать надуманными и топорными. В отличие от таких кривляющихся сенсуалистов, я довольствовался работой над сюжетами, и они отнюдь не были топорными, кустарными конструкциями, но напоминали стайку птиц, которую я выпускал из рук и принимал обратно с неподдельным восторгом.
Именно в напряжении, рожденном борьбой спонтанного и искусственного, и состоял симбиоз между писателями и мною. Сначала сюжеты рождались у меня в голове совершенно естественным образом, например во время прогулок, а потом уже люди, владеющие искусством письма, по-своему их раскрашивали. Это они делали куда более умело, чем я.
Требования одного автора были ограничены, но писателей-то было много, я работал одновременно со всеми, и все они работали на меня. Мне нравилось думать, что после меня останется не так уж много историй, которые стоило бы рассказать людям. Я выпустил все ракеты за один раз. После меня наступит тишина. Думать и размышлять будет уже не над чем. Я управлял огромной машиной, был организатором самого грандиозного в мире литературного фестиваля, причем втайне от всех.
Третья группа моих покупателей состояла из тех, кто еще ничего не издал, но тем не менее не сомневался, что рожден быть писателем, — эти еще не озлобились. Озлобление приходило потом, когда они понимали, что заплатили слишком большую цену за солидный набросок к роману, которого написать не в силах. Таким образом моя невидимая рука развеяла не один самообман. Это я также считал важной миссией, вернуть к действительности бежавшего от нее человека тоже доброе дело. «Помощь писателям» служила не только катализатором творческого самоутверждения. Я не раз утирал и слезы. Тут мне весьма пригодились мои психологические способности.
Я всегда считал себя опытным психологом. Самое главное — это знание важнейших свойств человеческой души, и мне казалось, что я в избытке запасся этим знанием, не только посещая кино и театр в юном возрасте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67