Однако я не учел доверия, которым сам же удостоил Марию, но ведь это было почти тридцать лет тому назад и задолго до того, как «Помощь писателям» набрала силу. Двадцать шесть лет я ничего о ней не слышал, но вот она неожиданно о себе напомнила. Мне следовало немедленно связаться с нею, теперь это было неизбежно. Но меня вдруг поразила одна мысль, которая раньше почему-то никогда не приходила мне в голову: я ни разу не спросил у Марии, как ее фамилия. Наверное, это звучит странно, ведь наше знакомство продолжалось несколько месяцев, но в семидесятые годы не было принято обращаться друг к другу по фамилии. На двери ее комнаты в студенческом городке висела фарфоровая табличка, на которой большими красными буквами было написано: МАРИЯ. Как только мы заключили договор о ее беременности, она уже сознательно не хотела, чтобы я знал ее фамилию или адрес. О том, что Мария получила место хранителя в одном из стокгольмских музеев, я знал от нее самой. Я подумал, что мир тесен, но стог сена достаточно велик, если в нем надо отыскать ржавую иголку.
— В интересные времена мы живем, — заметил я. — Я не Паук, но, конечно, буду осторожен. И если что-нибудь узнаю…
— Прекрасно, Петтер, — прервал он меня, — это будет прекрасно.
Я чувствовал себя идиотом. Я устал. Устал еще тогда, когда умерла мама.
— Что я должен делать, Луиджи? — спросил я, подняв на него глаза.
— Уезжай из Болоньи, и чем раньше, тем лучше.
Он произнес это с улыбкой, но улыбка была двусмысленная. Мне стало смешно.
— Думаю, ты слишком начитался криминальных романов.
Его улыбка стала еще шире. Луиджи всегда был шутником. Может, все это блеф и никакая опасность моей жизни не угрожает?
Кристине и Луиджи ничего не стоило догадаться, что Паук — это я, вот Луиджи и решил подшутить надо мной. Название «Тройное убийство post mortem» он мог слышать от любого норвежского издателя, может быть, даже взял книгу на опцион и его насторожило, что одна и та же история рассказана двумя разными писателями. Да и была ли в газете «Коррьере делла сера» эта статья?
— Тебе может понадобиться охрана, — сказал он.
Телохранитель, подумал я. Это была новая и очень неприятная мысль.
Я почувствовал себя еще глупее. И, что было мне уж совсем несвойственно, лишился всякой фантазии. Внешнее давление свело на нет давление, шедшее изнутри. У меня не было слов. Я не нашел ничего умнее, как засмеяться. Это было пошло, хвастать тут нечем.
— Над такими вещами не смеются, — сказал Луиджи.
Я разозлился, потому что не знал, шутит он или говорит серьезно. Вскоре я встал и положил на стол деньги за вино.
— Ты живешь в «Бальони»? — спросил он.
Я не ответил.
— Куда ты поедешь?
Когда я не ответил и на это, он поднял вверх указательный палец.
— Наверное, тебе следует быть осторожнее с дамами, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду?
Он усмехнулся.
— Говорят, ты довольно любвеобильный мужчина. Кажется, дамы — это твоя единственная слабость. Или нет?
Не думаю, чтобы он ждал, что я на это отвечу. Я и не ответил. Он все понял, он был не глуп. Неужели двое мужчин, сидя в кафе, должны обсуждать свои отношения с дамами? В этом нет ничего интересного, скорее, что-то липкое.
— Они могут подослать к тебе подсадную утку, — предупредил он. — Может, какую-нибудь старую подругу.
Я фыркнул:
— Ты читаешь слишком много шпионских романов. — Я попытался засмеяться. Если бы знать, что у него на уме!
Он протянул мне свою визитку:
— Тут номер моего телефона.
Я взял карточку, взглянул на нее, я всегда хорошо запоминал цифры. Потом разорвал визитку и сложил обрывки в пепельницу. Посмотрел на него. Я знал, что мы вряд ли еще увидимся.
— Спасибо, — буркнул я и, быстро отвернувшись, ушел, потому что на глаза мне навернулись слезы.
Меня не пугали намеки на заговор. В глубине души я считал, что Луиджи стрелял вслепую. Небось, думал, что завтра в полдень мы с ним на ярмарке выпьем по рюмочке. Но я знал, что отныне «Помощь писателям» превратилась в легенду. Я не испытывал облегчения, меня к этому просто принудили.
Я пошел в отель, чувствуя, что остался без тормозов. Наверное, на мою беду у меня их никогда и не было. Я шел на холостом ходу, всю жизнь я двигался на холостом ходу. Действовал, как мозг, не связанный ни с чем. Для меня существовали только две величины: мир и мой мозг, мой мозг и мир.
Я обладал запасом фантазии большим, чем требовалось миру. Можно сказать, что я даже не жил, а только получал компенсацию за настоящую жизнь. Не знаю, кто меня так наказал: мама, Мария или я сам.
* * *
Проспав всего несколько часов, я на рассвете спустился в холл. На виа Индепенденца было тихо, но, расплачиваясь за гостиницу, я заметил, что за мной наблюдает молодой человек. Он сидел в кожаном кресле, укрывшись за газетой. Трудно было понять, встал ли он только что или просто еще не ложился спать. Когда я вышел на улицу и сел в такси, он последовал за мной. Я не успел проследить, сел ли он в какой-нибудь автомобиль, но мне показалось, что я мельком видел его в аэропорту. В ухе у него был микрофон, это выглядело отвратительно. По-моему, я прошел регистрацию быстрее, чем он.
Когда я подошел к выходу на посадку, она уже началась, через несколько минут самолет вырулил на взлетную полосу и поднялся в воздух. У меня было место IA, я специально заказал его. Мне нравится смотреть вправо. Самолет направлялся в Неаполь, это был первый утренний рейс из Болоньи. Через двадцать минут после него вылетал самолет во Франкфурт. Дальше он следовал в Осло.
Когда самолет достиг нужной высоты, я откинул назад спинку кресла, и на меня снизошел почти просветленный покой. Вскоре в памяти всплыла одна история из детства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67