Казалось, каждую из них нужно было долго вынашивать, питать ядом... А тут они рождались на ходу:
- Только панический страх идеологов империализма перед пролетарской революцией мог породить такое ублюдочное создание псевдонауки, как кибернетика!
Главный принцип создания таких фраз - многоэтажность. Как виртуозный мат.
"Скорее бы о нас", - думал Костя. Тоска его душила - смертная, страшная...
- Товарищи, вам всем, вероятно, известно, что недавно в центральной печати были разоблачены идейно порочные работы группки сотрудников нашего института...
Вот оно. Зал зарокотал. По рядам ветерком прошло движение.
- Излишне называть их имена. Но я все-таки назову. Это, с позволения сказать, сотрудники восьмой лаборатории: Левин Константин Исаакович и Нестеров Юрий Борисович...
Докладчик сделал эффектную паузу и устремил туда, где сидели виновные, кривой указующий перст.
- Палец Вия, - сказал Юра шепотом. Костя молча сжал ему руку.
- Я, представитель дирекции, - кричал тем временем докладчик, - тоже несу ответственность за то, что мы проглядели вредную, антипатриотическую деятельность этой группки. Я говорю "группки", ибо Левин и Нестеров были не одиноки! Их активно поддерживал профессор Поспелов!
Николай Прокофьевич громко чихнул.
- Не кто иной, как профессор Поспелов, поддержал этих раболепствующих перед иностранщиной космополитов и помог им протащить в план новую тему: "Человек как элемент динамической системы"! Вы только вслушайтесь! Это - не что иное, как попытка математическими уравнениями описать человека наиболее совершенное создание природы! Дальше, как говорится, идти некуда! И этот порочный план был утвержден дирекцией!
Зал неопределенно забурчал.
Костя уже не слушал, он следил только за интонациями: выше, ниже... По опыту он знал, что перед самым концом в речи подует ветерком, интонация изменится... Голос поднимется, станет торжественным... Похоже, скоро конец... И точно:
- Да здравствует величайший гений человечества, корифей науки, наш дорогой друг, отец и учитель - товарищ Сталин!!!
Аплодисменты. Хлопали все.
В перерыве Костя и Юра вышли покурить. Они шли по незримому, но четко обозначенному проходу. И в курилке они стояли вдвоем, другие - отступя, словно стесняясь.
- Как на бойнях, - усмехнулся Юра. - Живые коровы шарахаются, увидев мясо...
К ним протискался Николай Прокофьевич. Старик просто сиял.
- Ну и доклад! И это - ученый! Паяц на веревке. А экспрессия-то какова! Царевококшайские подмостки. Ну-ну, молодые люди, бодрее!
Перерыв кончился. Начались прения.
Костя слушал с пятого на десятое. Мертвая скука ползла из зала, выползала на кафедру, плела мутные, пустые речи, кое-как склеенные из газетных фраз:
- Товарищи! Сейчас, как никогда...
- Несмотря на тревожные сигналы, в институте продолжает царить атмосфера благодушия, самоуспокоенности...
- Имели место многочисленные факты политической бесхребетности...
Пока - в общем плане. О них с Юрой - ни слова. И вдруг он понял: этими мутными речами товарищи спасали - его! Их с Юрой. Они должны были говорить и говорили - ни о чем, в пространство. Старались отвести удар в пустоту...
"Эх, милые, - думал Костя, - спасибо вам, но это ни к чему. Прямой удар все равно будет".
И точно. Вышел Алексеев - тусклый, вихляющийся тип из лаборатории Поспелова.
- Не знаю насчет Левина, не наблюдал. А насчет Нестерова могу сказать. На семинарах всегда выступал с прохладцем. Верно я говорю? И вот последствия. У Энгельса ясно сказано: "Жизнь есть форма существования белковых тел". Белковых! А, глядя на эту нестеровскую машинку, сразу скажешь, что это - не белок...
- А желток, - довольно громко подсказал кто-то с места. Раздались смешки, шиканье, крики: "Глупо, товарищи".
Алексеев, растерянный, стоял на кафедре.
- Человек - это звучит гордо, - нерешительно сказал он.
- Алексеев, сядьте, - негромко приказал Николай Прокофьевич. Алексеев свернулся и бочком-бочком неловко сполз с кафедры.
Слово взял Нечипоренко, по прозвищу Сука, - черноглазый, жесткошерстый. "Метя выменем по земле, вошел Нечипоренко", - как-то сказал про него Юра. Возможно, ему передали. Он начал свою речь, не дойдя до кафедры, - так торопился.
- Га! - крикнул он. - Это не называется критика. Это не называется самокритика. Мы должны прямо, по-большевистски, заклеймить эту продажную сволочь. Низкопоклонник Нестеров... "С прохладцем выступал", - говорит Алексеев. Тут, товарищи, не прохладец. Тут попытка ревизовать Маркса! Забыли? Уравненьица? Штучки-мучки! Условные рефлексы! Тут не рефлексами пахнет! А почему он так хорошо знает английский? Это не случайно, товарищи! А Левин? Засоренец, сын врага народа, безродный космополит, который не постеснялся замарать священное для нас имя толстовского героя...
В зале зашумели. Кто-то крикнул: "Долой суку!" Председатель постучал по графину.
- Я думаю, не стоит сейчас говорить об именах. Ближе к делу, товарищ Нечипоренко.
- Я кончил, - надувшись, сказал Нечипоренко и сошел в зал.
Следующим вышел Васильев. Сидящие оживились: Васильев всегда скажет что-нибудь такое...
- Как пес в церкви, помнишь, в "Томе Сойере"? - шепнул Юра.
Васильев долго влезал на кафедру, приготовлялся, надел очки...
- Товарищи! Вопрос с низкопоклонством волнует нас уже давно. Меня он тоже волнует.
В рядах охотно засмеялись.
- Я много думал и пришел к выводу. Петр Великий - то есть, конечно, не великий, это только так говорится "Великий" - был родоначальником нашего объективизма...
В зале захохотали.
- Как известно, он интенсивно преклонялся перед иностранщиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79