В третьей -- королевская мушмула. Несколько листьев положил между страницами книги, как закладки. Со временем они расправились и стали похожи на старинную золотую фольгу. В основном же листва идет на растопку. Возьмешь охапку и подложишь под влажное полено. Вишневые листья окрашивают пламя иначе, чем, например, мушмула. Влюбленность, какую я испытал, собирая листья, обернулась для них ужасным злодеянием.
Посреди голого поля в осеннем убранстве тоскует одинокое деревце -облетает его красный убор. Вместе с листвой я жду, когда налетит порывистый ветер.
Воскресенье 17 -- Побывали в Сольяно на Рубиконе. В вырытых еще древними римлянами лабиринтах наконец созрел особый подземный сыр -"фосса". Мне же не терпится взглянуть на коллекцию звукозаписи. Роберто Паренти бережет сокровище у себя дома. В трех комнатах стеллажи с патефонными пластинками. На столах граммофоны с трубой, восковые валики, книги, журналы. В коллекции есть пластинка, выпущенная в 1913 году по случаю юбилейных торжеств германского кайзера -- "78 об. мин.". Прошу поставить ее. Запись начинается с гимна в исполнении хора и оркестра. Во всем мире осталось всего шесть экземпляров этого диска. Туман за окном съел весь ландшафт. Лишь кое-где светятся ржавые пятна виноградных листьев. Виноградник выглядит совсем по-зимнему. За пеленой тумана не видно ни Ронтаньяно, ни Монтеджелли, ни Барлотто. На секунду показался грузовик. Из Сардинии. С гостинцами для пастухов. Теперь в наших кошарах обитают сардинцы. Наконец, мы на вершине Мелето -- самой высокой точке окрестностей. Вот и обелиск, сложенный из красного кирпича. Шириной один, высотой два метра. Молодой человек, сопровождающий нас, тычет пальцем в огромный клубящийся волной туман. Он накрыл собой всю долину до самого моря. Наш гид показывает, где в ясную погоду можно увидеть Сан-Марино, Сан-Лео, Римини. Увы, у наших ног только молочная кисея. Можно разглядеть разве что обелиск. На нем большая мраморная доска. Отмыта до белизны. Злополучный знак поставили фашисты из Ронтаньяно в память о немецких парашютистах, сброшенных на штурм этой высоты в 1944 году. Пытаюсь разобрать надпись. Не получается. В бороздках литер ни грамма краски. Влезаю на опоясывающую пьедестал ступень. Ощупываю мрамор ладонью, пытаясь озвучить подслеповатые литеры. Повис в воздухе между двумя мирами. И тот, и другой в белом саване. Перед глазами -- клубится туман, из-за этого не видны очертания ни Сан-Лео, ни Сан-Марино. Под пальцами оживают белые бороздки на белом мраморе. Приходится читать немецкие слова вслепую. Как странно -- всего несколько минут назад я прослушал гимн в честь кайзера. И вот разбираю немецкие письмена. Буква за буквой: Отто, Фридрих, Гейнц, Иоганн. Интересно, подходил ли кто-нибудь за эти полвека к камню в концлагере Цигенайн? Майским утром 1944 года я написал на нем свое имя.
Четверг 21 -- Сегодня утром сквозь туман послышался звон ручья. Он бежит сквозь непроглядную мглу. За пеленой тумана угадываются размытые силуэты деревьев. Их очертания напоминают странных пушистых зверей. Они то причудливо вытягиваются, то расширяются. Охотники палят прямо в облако. В молочной белизне оперение птицы невозможно отличить от щетины кабана. Сижу возле камина и вижу в окне ветку мушмулы. По ней скачут голодные воробьи. Вот прилетел важный черный дрозд. Принялся раскачивать ветку. Исступленно бьет клювом в нарочно оставленную мной мушмулу. Плод мушмулы, растущий на самой высокой ветке, не выдерживает столкновения с дроздом и слетает на землю. Потихоньку открываю окно и шепотом советую дрозду быть осторожней. Он искоса глянул на меня и сразу же сбросил на землю еще две ягоды.
Пятница 29 -- Укрывшись за стенами дома от непогоды и холода, я нахожу утешение в сострадании к самому себе. Жалость, направленная на себя самого, -- это единственное, что заставляет нас испытать сильное чувство. Когда меня начинает все раздражать, я пристально всматриваюсь в окружающие вещи. Вчера моим собеседником оказался камень. Он дал мне совет -- замри, стань неподвижным. Я внял совету, перестал жестикулировать и замер. Долго всматривался в гроздья капель, застывших на стекле входной двери. Настольная лампа отразилась в дождевых брызгах. Казалось, будто в сиянии тысячи кристаллов отпечаталось мое отражение и отражение камня. Затем воображение увлекло меня на пути, ведущие в никуда.
Иногда всматриваюсь подолгу в какой-нибудь предмет, хотя бы бокал, пока он не исчезнет с глаз. Тогда я легко, словно воздушный шар, улетаю бог весть куда!
ДЕКАБРЬ
Слова, сказанные у камелька
Понедельник 2 -- Пришлось встать с кресла и захлопнуть дверь в кабинет. Не удержался и заглянул в щель приоткрытой двери. Старые кастрюли на плите выглядели по праздничному. Радужные эмалированные бока освещали полутьму пустой кухни. Необычный ракурс. Увидел невидимую сторону жизни. Интересно, под каким углом зрения можно разглядеть себя самого?
Фотография на газетной странице: увидел себя со спины. Почудилось, будто уходит отец.
Среда 4 -- Со вчерашнего вечера туман закрыл долину. Клочьями свисает с кривой ветки в квадрате окна. Вокруг дома создалась пустота. Дневной шум утратил резкость. Звуки остались в стороне. Они не дают эха. Иногда отзвук длится некоторое мгновение, но будто увязает в вате. Смотрю в эту промозглость и извлекаю из памяти что-нибудь разноцветное.
Вторник 10 -- Туристы из России, в особенности роскошные проститутки, которые ныне заполонили Адриатику, одеты с претензией на элегантность. Армани, Криция и Валентино -- звучные имена то и дело слетают с накрашенных губ, будто ближайшие родственники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20