Волосы слегка испачканы кровью, потом отмою. Рот приходит в движение. Язык разбухает, заполняя щель между дыханием и беспамятством, вываливается, разрушая нёбо, и уплотняется в новую форму, едва не придушив меня. Зубы сами выдергиваются, разлетаясь по комнате. На их месте выныривают новые, идеальные, крупные — теперь у меня улыбка, как у богатой калифорнийки, — но понимание происходящего не утишает боль. Скажите об этом семимесячному младенцу. Новые коренные удаляются кровавым рывком — рот Глории Свенсон, скулы Джоан Кроуфорд. И последнее — позвоночник. Расстояние между позвонками увеличивается по меньшей мере на дюйм, я посажена на дыбу по собственной воле. Теперь я уже кричу по-настоящему, не в силах сдержаться даже ради спокойствия Ассоциации башенных жильцов под председательством миссис Маллиган. Узелки перекрученного позвоночника растягиваются до предела, замирают от ужаса и с хрустом выстраиваются в новый совершенный ряд. Центральная нервная система разрастается, чтобы заполнить удлиненные члены, укрепленные органы и тонкую кожу. Все в крови, и все кончено. Деревянные штифты, державшие меня, вынимаются. Меня отпустило.
Час спустя, собравшись с силами, волокусь к кровати. Чистые прохладные простыни нежно приветствуют новое тело. Кожа в трещинах, новые конечности умоляют об отдыхе, прилив новой крови и соков еще не завершился. Из тонкой шелковой простыни я скручиваю кокон, обматываю грудь, руки, ноги и напоследок голову. Смыкаю мои новые голубые глаза и сплю.
Десять дней спустя я просыпаюсь. Еще не выбравшись из кокона, уже знаю: я готова. Встаю и гляжу на свое обновленное отражение. Улыбаюсь в ответ этой женщине. Отличная работа. От десятидневного сна я стала даже тоньше, чем рассчитывала — длинные ноги и руки тонки, как у паучихи. Я кажусь хрупкой, но могу согнуть себя в бараний рог. Я вся покрыта тонким светло-золотистым пушком, он смоется, а я останусь натуральной блондинкой — грозный викинг в девичьем теле. У меня широкий и пухлый рот; скулы, острые как бритва; пронзительно голубые, как небо над пустыней, глаза. Пока я спала, падал снег, Лондон блаженно чист. Он вливает в меня отраженную белую энергию. Я спокойна, собрана и нетерпелива. Снова принимаю ванну — последнее крещение новой плоти. Обливаю водой кожу, и она естественным образом покрывается загаром — густые сливки превращаются в янтарь, сияющий и отполированный десятью сутками созревания в шелковом коконе. С упоением ощупываю себя. Шрамов не осталось. Свечи давно догорели. В комнате тихо и холодно. В теле тишина и сосредоточенность. Я разглядываю себя в большом зеркале.
Потрясающе, просто фантастика.
За дело.
33
Мужчин с меня, пожалуй, хватит. Не заняться ли женщиной для разнообразия?
Новая худая Кушла лежит на солнышке, улыбаясь, как согревшаяся кошка — лоснящийся мех на батарее центрального отопления. Массажный стол под ней твердый, даже жесткий. Она лежит на спине, вытянув руки вдоль тела, под ласковым светом, что льется через окна, сберегающие тепло, — двойные рамы, солнечные уловители. Где-то тихонько позвякивает ловушка для ветра. В комнате густо пахнет эмульсией, маслом для тела и теплым старым дубом. Единственная штора на окне, длинная, драповая, сдвинута в сторону.
В комнату возвращается женщина. Она смотрит на Кушлу чисто профессиональным взглядом. Пока профессиональным. Она молчит. Нет нужды разговаривать, словесную часть сделки они уже завершили. Женщина накрывает голый торс и ноги Кушлы темно-зеленым полотенцем и начинает.
Привычным движением смахивает пряжу волос с шеи Кушлы, под ними тонкая точеная ключица, узкие плечи, кости пробиваются сквозь загорелую кожу. Подготовив рабочую площадку, женщина капает ароматным маслом на ладони и приступает к массажу. В течение полутора часов она мнет новое тело Кушлы, скручивая и выворачивая мускулы, и снова возвращая их в прежний вид. Она переделывает только что сработанное; тщательно массирует части тела, которые только на прошлой неделе пришпилили друг к другу; разглаживает и без того идеальную кожу. Женщина приятно удивлена. И даже изумлена. Никогда прежде она не видела такого тела. По крайней мере, у взрослого человека. Своего маленького сына она массировала каждый вечер в первые полтора года его жизни. Тогда его тело было таким же чистым, как это. Но к восьми годам на коже у мальчика уже появились мелкие погрешности и возрастные отметины — вешки, которые и доказывают, что мальчик живет. Она бы и сейчас каждый вечер трудилась над его телом, но сын ей не позволяет; в его возрасте прикосновение матери — нежелательное вмешательство; ее нежные пальцы — захватчики, вторгшиеся в единственную страну, которую восьмилетний ребенок может назвать своей — его тело.
Женщина, лежащая под зимним солнцем и руками массажистки, не разговаривает и не спит, не кричит от боли и не стонет от облегчения. Она просто лежит; двигается, когда ее просят; поднимает ногу или руку; поворачивается на левый бок или на правый. Ее спина столь же совершенна, как и грудь; обе стороны тела льнут друг к другу в безупречном зеркальном единстве. Ее крестец мягок и подвижен, позвоночник — чудесный механизм, управляющий двадцатью четырьмя крепкими, но гибкими позвонками. Череп, грудная клетка, позвоночный столб, таз, члены — все не просто не имеет изъянов, но выглядит, как на картинке из учебника. И кроме того, она красива.
Фрэнсис Хант влюбилась во взрослое тело, в его совершенную структурную гармонию — другого такого тела она в жизни не видела. И как Фрэнсис ни старалась, как ни боролась с собой, сколько не предупреждал ее здравый смысл, прошло совсем немного времени, и она влюбилась в Кушлу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70